Он смахивает на Сергея Есенина. Внешне, конечно. Светлая прядь волос, округлое лицо со спрятанной в ямочках улыбкой. Впрочем, и в характере есть немало общего: страсть, жажда любить мир каков он есть; и - отдавать ему себя без конца и края. Но если Сергей Есенин - это поэзия, то Андрей Денников - это театр. Да ещё какой! Театр, в котором играют куклы, ведомые руками артиста, и он сам-без ширмы, как Гулливер в стране лилипутов. Театр, где он поёт оперные партии - от колоратурного сопрано до тенора и баритона. «И всё это в кукольном театре?» - спросите вы. Да, в кукольном, имени Сергея Образцова.
К Андрею Денникову мне посоветовала обратиться киноактриса Валентина Теличкина. Я, конечно, слышал о нём и раньше, причем в ройных толкованиях - от удивления (как? в театре Образцова этот мальчишка посмел нарушить традиции!), до нескрываемого восторга. Но для меня оценка актрисы была достаточным основанием, чтобы взглянуть на его работы и встретиться с ним.
- Андрей, в последнее время театральный мир заговорил о вас, как синтетическом режиссёре-кукольнике, чьи работы не укладываются даже в рамки обычного эксперимента. Вы и певец, и танцовщик, и драматический актёр. Откуда у вас такое многоцветье?
- Искра творчества загорается в детстве. Театр в этом отношении - благодатный материал для отшлифовки таланта, которым Бог наделяет людей. В детстве у меня был любимый театр Наталии Сац. Он всколыхнул во мне желание петь, танцевать и вообще любить театр во всём его, как вы говорите, многоцветье. Но, знаете, теперь боюсь в этот театр ходить, чтобы не разочароваться. Так и осталось светлое воспоминание.
- Что вас в нём больше всего тронуло?
- Наверное, атмосфера самого театра. Раньше там зрители рисовали, играли, там птицы пели в фойе. Одна из комнат расписана в стилистике Палеха»: «Маугли», «Синяя птица». С особенным интересом я разглядывал почему-то картину под названием «Волшебная флейта». И был в восторге от неё. Потом узнал, что это опера-сказка Моцарта. И я спросил у бабушки, о чём эта опера? Но из её рассказа я так и не понял ничего: какие-то пещеры, какие-то испытания. Уже в школе я смотрел фильм «Амадей». И там был эпизод, в котором идёт «Волшебная флейта» в театре. Пела арию Царица ночи. Месяц, звёзды и облака внизу у неё под ногами. Это на меня произвело сильное впечатление. Когда учился в ГИТИСе, я ещё раз услышал арию Царицы ночи - самую популярную колоратурного сопрано. Прочитал наконец-то либретто, очень запутанное. Нет, думаю, надо ознакомиться с клавиром оперы, стал разучивать и - запел. Так начал развивать своё сопрано. Оттуда у меня и Джильда в «Риголетто», и Кармен. Первой моей постановкой в театре Образцова были «Маленькие трагедии» Пушкина, а потом я захотел поставить «Волшебную флейту». Наш директор одобрил, но я не знал, как приступить к ней. Поверить в это сложно, и как-то само собой умерла эта идея. Во Франции после «Маленьких трагедий» мне заказали спектакль «Риголетто», где я должен (это было обязательным условием) петь все центральные партии. И там я исполнил партию своей любимой Джильды, и герцога, и Риголетто, и Маддалены, и даже графа Монтероне. А теперь неожиданно для меня заказ из Франции на X фестиваль русского искусства в Марселе - «Волшебная флейта» Моцарта. Мечты сбываются!
- Интересно: в пении и в танце кто-то был для вас эталоном?
- Майя Плисецкая в балете. Конечно же, Леонид Собинов и Елена Васильевна Образцова в опере. Их я смотрел и слушал по телевизору. А потом мне мама купила пластинку «Кармен-сюита» Бизе-Щедрин. Я слушал и воображал себя артистом и танцевал под эту чарующую музыку. Танцевать очень любил и люблю.
- На сцене вы, извините, хулиганите: в танце раскручиваете фуэте (и это при вашей-то отнюдь не балетной комплекции), в вокале... переходите на фистулу, когда голос забирается на головокружительную высоту. Но чего опасаюсь: на этом можно легко однажды сорвать голос...
- Можно... А для чего я пришёл на эту бренную тропу? Пока есть, возможность надо её использовать. До 30 лет ещё можно так себя вести. А потом, наверное, нельзя. После двух часов беспрерывного вокала в «Риголетто» - от баритона до колоратуры, честно говоря, горло отваливается. Приходишь домой, и уже ничего не соображаешь. Марина Жук и Дмитрий Романенко (они в жизни муж и жена) ставили хореографические номера. У меня герцог, например (сейчас я, наверное, не решился бы), должен был танцевать целую вариацию. Перевороты, прыжки туда-сюда, вращений очень много. Потом нужно было садиться на так называемый трон, брать в руки куклу Риголетто. И вот на сбившемся дыхании я должен петь их небольшой дуэт. С этого момента наступает жуткое волнение, когда звучит баллада герцога... Самое главное, начать хорошо. Конечно, я не пою, как Сергей Яковлевич Лемешев. Он гениальный русский певец. И уж тем более не как Собинов.
- С кем вы занимаетесь вокалом?
- С бывшей солисткой Большого театра, лауреатом международных конкурсов Юлией Замятиной. Она педагог Академии Гнесиных. У неё очень красивое сопрано. Она не говорит, что у меня как-то гнусно звучит голос.
- Видимо, не всем нравится, что ваши постановки идут подчас вразрез с традициями великого мастера Образцова?
- Люди в театре, которые ревниво чтят традиции Сергея Владимировича, в чём-то правы. Но, собственно, у них никто их не отбирает, они имеют право в них жить и служить, в театре Образцова. А я делаю то, что делаю.
- И всё-таки вначале была кукла...
- Благодаря Сергею Владимировичу Образцову. Он показывал по телевизору, как изготовить Емелю для спектакля «По щучьему велению». И мне казалось, что я тоже так могу сделать. Нашёл яйцо в холодильнике, выпил содержимое - вот и голова. Очень опасная работа - яйцо ведь могло разбиться. Надел на руку носовой платочек, сверху голову, налепил на неё носик, глазки, ротик из пластилина, волосы - нитки, из фольги корону. И получилась первая кукла. Я очень гордился этим. У меня с шести лет сохранилась кукла (она где-то в театре лежит) - маленький такой человечек, из маминых чулок скроен. С бакенбардами. Потом я марионетки пытался делать. Увидел Альбрехта Розера, гениального кукольника. У него были замечательные марионеточные номера. Вот тогда у меня возникла идея создать марионеточный театр. Со своим другом одноклассником мы ходили по дворам, смотрели гаражи, решили: неплохо бы соорудить в них театр. Но как мы там зимой будем работать? Возникла новая идея театр в подвале! Там теплее и больше помещения.
А в результате это так мечтами осталось. Но в школе с одноклассниками ставил спектакли: «Кошкин дом», «Царевна-лягушка», «По щучьему велению», «Аленький цветочек» - за ширмой, конечно...
Тогда не представлял себе, что может быть какой-то другой театр, кроме «ширмового» кукольного. Существовал определённый стереотип театра Образцова, которого обязаны были придерживаться все кукольные театры. Тех, кто не работал под него, называли «Уральской зоной».
На Урале работала Ирина Павловна Уварова - театровед, художник, занимала и занимает ведущее место в сфере кукольного театра.
- В школе, думаю, никакого стереотипа не было. Дети просто играют в своё удовольствие. Но для вас-то, Андрей, это значило что-то большее?..
- Когда я переходил из одной школы в другую, многие ребята переживали. И, что самое приятное, мальчишки больше, чем девчонки. Девчонки что - они влюблялись и всё. А мальчишки такие оболтусы. Дети заводских родителей, фактически мало были воспитаны: ничего не читали, не смотрели, не знали. Театральные постановки в школе их как-то облагородили. Я даже поставил драматический спектакль «Каменный гость» Пушкина. Играл, конечно, Дон Гуана.
- У вас куклы в «Исповеди хулигана» такие живые, трогательные...
- Куклы к этому спектаклю были сделаны нами на те деньги, которые подарила Елена Посувалюк. Если бы не она, спектакля просто бы не было. Танечка Рева, художник, нам помогала. По моим эскизам делала куклы.
Конечно, без неё мне было бы трудновато. Я лепил голову мамы Есенина, лепил Сталина, Ленина, Троцкого, Вертинского. Каждая кукла эксклюзивная. Теперь вот ставлю «Волшебную флейту», «Бери шинель, пошли домой» - спектакль, посвящённый Победе. И «Ричарда III».
- «Бери шинель»... на чём построена драматургия?
- Никакой неизвестной драматургии в этом спектакле нет. И не будет. Потому, что сценическую композицию я взялся писать сам. Очень трудно найти пьесу, именно про войну, в которой кукла проявила бы себя достойно, наравне с человеком. С Шекспиром всё проще, он театрален. А про войну - это уже не театр. Это - реальность. И сделать её в кукольной условности - главная задача спектакля. Вот пишет солдат с фронта: «Мама, я не вернусь. Но ты не плачь!»... Что после таких слов можно еще придумать? Наш народ, конечно, самый великий.
- Давно ли вы пришли к этой мысли?
- Не знаю. Такое ощущение, что я всегда так думал. В этой мысли я утвердился после успеха «Исповеди хулигана». Он поддержан огромным количеством зрителей. Некоторые театральные критики очень испугались массовости в этом спектакле. Понимаете ли, это действительно опасно и страшно, когда полный зал (а на гастролях - тысячи человек) поют вместе «Клён ты мой опавший». Такое единение очень опасно по ряду причин. Кто-то из критиков такую глупость написал: «Он (Есенин) кичится своей русскостью. Это всё равно, что еврей кичился бы своим еврейством». А я не понимаю, почему еврей не может кичиться своим еврейством и великой культурой? А почему мы, русские, должны комплексовать? И итальянцам нечего комплексовать, и грузинам. Это же замечательно! Вот, например, Товстоногов поставил «Хануму». Там же не играли грузины. Но грузинскую культуру режиссёр в точности показал.
- Как получилось, что вам, человеку сугубо городскому, удивительным образом удался образ матери Есенина в «Исповеди хулигана»?..
- Ваш вопрос созвучен вопросу: как устроена твоя душа? Знаете ли, эту пьесу очень сложно было создать. Пьесы, которые мне попадались на глаза, омерзительны. Ну что это за пьеса, в которой всё построено только на любви Есенина к Айседоре Дункан? Она, ей-богу, эпизод в его жизни. Всё-таки судьба Есенина - это любовь к Родине... Она та женщина, которую он любил всю жизнь. «Русь уходящая» ушла и нe вернётся. И он это видел. И за это он был убит. Как можно терпеть человека, который против советской власти?
- На сцене много афористичного, например красное, кровавое полотно президиума, персонажи - маленькие, тщедушные...
- Но Есенин отнюдь не маленький. Он - громадный. Я очень много слушал романс «Письмо к матери. И решил: в избе, на кровати, будет лежать горка из подушек, а на полу - дорожка постелена. И должна быть икона, причём обязательно Казанской Божией Матери... Каково же было моё удивление, когда в доме Есенина в Константинове я увидел точно такой же интерьер и образ тот же. А церковь в селе - тоже Казанской Божией Матери. Я взял куклу - мать Есенина, и начал жить ею. Вижу, как она его ждёт. Готовит механически ему обед, щи, кашу варит. Они остывают, а он, конечно, не является. И каждый раз она выходит от избы на дорогу, прозванной «материнской дорожкой"... Я не знаю, как во мне всё это родилось - от стихотворения ли, от музыки ли замечательной, или от сознания, что я почему- то Есенин. Не столько от Татьяны Фёдоровны, понимаете? Ведь с матерью у поэта были очень сложные отношения. Не секрет, что в силу своего характера, она не понимала его. Это естественно, так как прожила всю жизнь в селе Константиново. А ещё - история с изменой... Помните, стихотворение «Хороша была Танюша»? Это он про мать написал. Но когда слушаешь запись, её голосок, как она говорит о Серёже - и так это приятно, что уже и не вспоминаешь Татьяну Фёдоровну настоящую, а просто российскую мать. Божия Матерь не случайно самая почитаемая в России.
- Вы говорили о Палехе. А не было желания «театрализовать» - это чудо народного промысла?
- Хотел. Палех очень тяготеет к иконописи. Я вам скажу откровенно: у меня есть мечта поставить «Бориса Годунова». И вот такой спектакль мечтаю сделать в стиле Палеха. Ведь это и иконописный, и в то же время светский стиль. И сочетается с пушкинской поэзией. - Театр кукол по эстетике - это лубок.
А всё потому, что кукла исторически была площадным героем. Есть, в театре кукол определённое балаганство.
И театральности в кукольном больше. чем в обычном театре.
В этом смысле я преклоняюсь перед Таировым. Он писал: всякий раз нужно напоминать зрителю, что он в театре, когда вот-вот уже поверил в происходящее на сцене. Мне этот тезис нравится. Некоторые зрители не верят, что я пою во время спектакля «живьём». Это очень обидно. Наши люди испорчены шоу-бизнесом.
- У вас есть литературные пристрастия?
- Конечно. Помню, как мы осваивали пушкинскую тему Пугачёвского бунта. Вы что думаете, я полез учебники читать? Нет, конечно. У меня по наследству, от моих высокородных предков остался золотой том Пушкина XIX столетия. Я его люблю пересматривать. Лермонтов такой есть. И Шекспир. Пришёл в класс, долго рассказывал... И всем было интересно слушать. А потом я взял и ляпнул: «Только я одного не понимаю, почему в нашем учебнике на одной странице нарисован Пугачёв, а на другой - Александр Васильевич Суворов? Ведь Суворов воевал с Пугачёвым». Учительница сказала: «Денников, сесть! Два!» А потом к Пушкину у меня прибавился Николай Васильевич Гоголь. И вот до сих пор это два моих любимых друга.
- Известно, уровень преподавания в школе оставляет желать лучшего. Как вы думаете, что можно исправить?
- Самое главное, нужно ликвидировать американизм - сокращённое воспроизведение прозы. Либретто «Войны и мира» бессмысленно. Весь смысл романа не в сюжете, а в том, как это написано, и о чём думает автор. Он - самое главное лицо. А излагать тезисом - бесчеловечно, даже по отношению к великим писателям. Впрочем, им ничего не будет, их никто не скинет с пьедестала. Культурный человек и так будет знать о них. Но, понимаете ли, это бесчеловечно к тем маленьким человечкам, которые эту адаптацию будут читать. Я недавно смеялся над подобным опусом, поскольку знаю и играю «Моцарта и Сальери», Ведь это не либретто оперы, а Пушкин! Смысл его драмы в том, что герои говорят. А тут абзац и вся трагедия. Вот это нужно уничтожать.
У меня есть студия (была детская, а теперь юношеская). Ребята ко мне приходят и жалуются на учителей: не в контакте они с учениками, считают их идиотами, уделяют большое внимание тем, кто больше платит, лишнее доплачивают за дополнительные часы. Здесь надо государству что-то делать.
Ужасная ситуация с оплатой труда педагогов, врачей... Я помню, у меня не очень было хорошо с русским языком, в смысле грамматики, но здорово сочинял. Были в тетрадках такие ошибки, что я сейчас смеюсь. И для того, чтобы поступить в университет, я ходил заниматься к Вильгельмине Петровне, не помню фамилии, учительнице русского языка и литературы старой советской закалки. Она была пенсионерка, в школе уже не преподавала. Вы знаете, платил я ей совсем немного. Но для неё был важен сам факт ведения предмета, который она знает, возможность передавать свои знания другому человеку. Вот это настоящий русский учитель. Настоящих педагогов я не встречал в последнее время.
- По-вашему, и театра нет настоящего?
- Не видел уже со времён «Синей птицы» у Наталии Сац, когда стал осознанно ходить в театр, понимать, что это за профессия и любить по-настоящему театр. Я знаю нескольких из ныне живущих актёров, которые настоящие. И всё-таки самые настоящие - уже не с нами. Где они -настоящие режиссёры, настоящие педагоги и мастера в театральных институтах? И мне так больно от этого. Получается какая-то безысходность. Как дальше развиваться? Я так бесконечно благодарен Богу за то, что повстречался с Иоакимом Георгиевичем Шароевым, народным артистом СССР и России, режиссёром, академиком, профессором. Он действительно мастер музыкального театра, эстрадного искусства, настоящей эстрады, а не шоу-бизнеса, который ни слушать, ни тем более смотреть нельзя. Шароев - мастер массовых зрелищ. И я счастлив, что прожил рядом с ним несколько лет, правда, очень мало. Он рано ушёл из жизни. Это для меня огромная потеря. Я всегда хотел с ним советоваться. Слава богу, он написал книги, и я их читаю, и спрашиваю его совета. К сожалению, не всегда этого хватает, есть такие вопросы, которые я хотел ему задать как человеку сегодня.
Вот такой он, Андрей Денников. Создаёт в жизни свой обыкновенный концерт, который должен, а в этом я совершенно уверен, когда-нибудь стать настоящим искусством. Ведь ему всего лишь 26 лет.
Сергей ЛУКОНИН
(Литературная газета, № 35)