Главная \ Пресса \ Статьи и интервью \ Обыкновенный концерт Андрея Денникова / Сергей Луконин, 2004

Обыкновенный концерт Андрея Денникова / Сергей Луконин, 2004


   Он смахивает на Сергея Есенина. Внешне, конечно. Светлая прядь волос, округлое лицо со спрятан­ной в ямочках улыбкой. Впрочем, и в характере есть немало общего: страсть, жажда любить мир каков он есть; и - отдавать ему себя без конца и края. Но если Сергей Есе­нин - это поэзия, то Андрей Денни­ков - это театр. Да ещё какой! Театр, в котором играют куклы, ве­домые руками артиста, и он сам-без ширмы, как Гулливер в стране лилипутов. Театр, где он поёт опер­ные партии - от колоратурного со­прано до тенора и баритона. «И всё это в кукольном театре?» - спро­сите вы. Да, в кукольном, имени Сергея Образцова.

   К Андрею Денникову мне посоветовала обратиться киноактриса Валентина Те­личкина. Я, конечно, слышал о нём и рань­ше, причем в ройных толкованиях - от удивления (как? в театре Образцова этот мальчишка посмел нарушить тра­диции!), до нескрываемого восторга. Но для меня оценка актрисы была доста­точным основанием, чтобы взглянуть на его работы и встретиться с ним.

 

-   Андрей, в последнее время теат­ральный мир заговорил о вас, как синте­тическом режиссёре-кукольнике, чьи ра­боты не укладываются даже в рамки обычного эксперимента. Вы и певец, и танцовщик, и драматический актёр. От­куда у вас такое многоцветье?

  - Искра творчества загорается в детст­ве. Театр в этом отношении - благодатный материал для отшлифовки таланта, которым Бог наделяет людей. В детстве у меня был любимый театр Наталии Сац. Он вско­лыхнул во мне желание петь, танцевать и вообще любить театр во всём его, как вы говорите, многоцветье. Но, знаете, теперь боюсь в этот театр ходить, чтобы не разочароваться.  Так и осталось светлое воспоминание.

 

- Что вас в нём больше всего тронуло?

 -  Наверное, атмосфера самого театра. Раньше там зрители рисовали, играли, там птицы пели в фойе. Одна из комнат распи­сана в стилистике Палеха»: «Маугли», «Синяя птица». С особенным интересом я раз­глядывал почему-то картину под названи­ем «Волшебная флейта». И был в востор­ге от неё. Потом узнал, что это опера-сказка Моцарта. И я спросил у бабушки, о чём эта опера? Но из её рассказа я так и не понял ничего: какие-то пещеры, какие-то испытания. Уже в школе я смотрел фильм «Амадей». И там был эпизод, в котором идёт «Волшебная флейта» в театре. Пела арию Царица ночи. Месяц, звёзды и обла­ка внизу у неё под ногами. Это на меня произвело сильное впечатление. Когда учился в ГИТИСе, я ещё раз услышал арию Царицы ночи - самую популярную колоратурного сопрано. Прочитал нако­нец-то либретто, очень запутанное. Нет, думаю, надо ознакомиться с клавиром опе­ры, стал разучивать и - запел. Так начал развивать своё сопрано. Оттуда у меня и Джильда в «Риголетто», и Кармен. Первой моей постановкой в театре Образцова были «Маленькие трагедии» Пушкина, а по­том я захотел поставить «Волшебную флейту». Наш директор одобрил, но я не знал, как приступить к ней. Поверить в это сложно, и как-то само собой умерла эта идея. Во Франции после «Маленьких тра­гедий» мне заказали спектакль «Риголетто», где я должен (это было обязательным условием) петь все центральные партии. И там я исполнил партию своей любимой Джильды, и герцога, и Риголетто, и Маддалены, и даже графа Монтероне. А теперь неожиданно для меня заказ из Франции на X фестиваль русского искусства в Марселе - «Волшебная флейта» Моцарта. Меч­ты сбываются!

 

 - Интересно: в пении и в танце кто-то был для вас эталоном?

 -   Майя  Плисецкая в балете. Конечно же, Леонид Собинов и Елена Васильевна Образцова в опере. Их я смотрел и слушал по телевизору. А потом мне мама купила пластинку «Кармен-сюита» Бизе-Щедрин. Я слушал и воображал себя артистом и танцевал под эту чарующую музыку. Тан­цевать очень любил и люблю.

 

 - На сцене вы, извините, хулиганите: в танце раскручиваете фуэте (и это при ва­шей-то отнюдь не балетной комплек­ции), в вокале... переходите на фистулу, когда голос забирается на головокружи­тельную высоту. Но чего опасаюсь: на этом можно легко однажды сорвать го­лос...

 - Можно... А для чего я пришёл на эту бренную тропу? Пока есть, возможность надо её использовать. До 30 лет ещё можно так себя вести. А потом, наверное, нельзя. После двух часов беспрерывного вокала в «Риголетто» - от баритона до ко­лоратуры, честно говоря, горло отвалива­ется. Приходишь домой, и уже ничего не соображаешь. Марина Жук и Дмитрий Романенко (они в жизни муж и жена) ставили хореографические номера. У меня герцог, например (сейчас я, наверное, не решился бы), должен был танцевать целую вариацию. Перевороты,  прыжки туда-сюда, вращений очень много.  Потом нужно было са­диться на так называемый трон, брать в ру­ки куклу Риголетто. И вот на сбившемся дыхании я должен петь их небольшой дуэт. С этого момента наступает жуткое волне­ние, когда звучит баллада герцога... Самое главное, начать хорошо. Конечно, я не пою, как Сергей Яковлевич Лемешев. Он гениальный русский певец. И уж тем более не как Собинов.

 

- С кем вы занимаетесь вокалом?

 -  С бывшей солисткой Большого теат­ра, лауреатом международных конкурсов Юлией Замятиной. Она педагог Академии Гнесиных. У неё очень красивое сопрано. Она не говорит, что у меня как-то гнусно звучит голос.

 

- Видимо, не всем нравится, что ваши постановки идут подчас вразрез с тради­циями великого мастера Образцова?

 - Люди в театре, которые ревниво чтят традиции Сергея Владимировича, в чём-то правы. Но, собственно, у них никто их не отбирает, они имеют право в них жить и служить, в театре Образцова. А я делаю то, что делаю.

 

- И всё-таки вначале была кукла...

 - Благодаря Сергею Владимировичу Образцову. Он показывал по телевизору, как изготовить Емелю для спектакля «По щучьему велению». И мне казалось, что я тоже так могу сделать. Нашёл яйцо в хо­лодильнике, выпил содержимое - вот и го­лова. Очень опасная работа - яйцо ведь могло разбиться.  Надел на руку носовой платочек, сверху голову, налепил на неё носик, глазки, ротик из пластилина, волосы - нитки, из фольги корону. И получи­лась первая кукла. Я очень гордился этим. У меня с шести лет сохранилась кукла (она где-то в театре лежит) - маленький такой человечек, из маминых чулок скро­ен. С бакенбардами. Потом я марионетки пытался делать. Увидел Альбрехта Розера, гениального кукольника. У него были замечательные марионеточные номера. Вот тогда у меня возникла идея создать марионеточный театр. Со своим другом одноклассником мы ходили по дворам, смотрели гаражи, решили: неплохо бы со­орудить в них театр. Но как мы там зимой будем работать? Возникла новая идея театр в подвале! Там теплее и больше помещения.

А в результате это так мечтами осталось. Но в школе с одноклассниками ставил спектакли: «Кошкин дом», «Царевна-лягушка», «По щучьему велению», «Аленький цветочек» - за ширмой, конечно...

Тогда не представлял себе, что может быть какой-то другой театр, кроме «ширмового» кукольного. Существовал определённый стереотип театра Образцова, которого обязаны были придерживаться все кукольные театры. Тех, кто не работал под него, называли «Уральской зоной».

На Урале работала Ирина Павловна Уварова - театровед, художник, занимала и занимает ведущее место в сфере кукольного театра.

 

 - В школе, думаю, никакого стереотипа не было. Дети просто играют в своё удовольствие. Но для вас-то, Андрей, это значило что-то большее?..

 -  Когда я переходил из одной школы в другую, многие ребята переживали. И, что самое приятное, мальчишки больше, чем девчонки. Девчонки что - они влюблялись и всё. А мальчишки такие оболтусы. Дети заводских родителей, фактически мало бы­ли воспитаны: ничего не читали, не смот­рели, не знали. Театральные постановки в школе их как-то облагородили. Я даже по­ставил драматический спектакль «Каменный гость» Пушкина. Играл, конечно, Дон Гуана.

 

- У вас куклы в «Исповеди хулигана» такие живые, трогательные...

 -  Куклы к этому спектаклю были сделаны нами на те деньги, которые подарила Елена Посувалюк. Если бы не она, спектакля просто бы не было. Танечка Рева, ху­дожник, нам помогала. По моим эскизам делала куклы.

Конечно, без неё мне было бы трудновато. Я лепил голову мамы Есенина, лепил Сталина, Ленина, Троцкого, Вертинского. Каждая кукла эксклюзивная. Теперь вот ставлю «Волшебную флейту», «Бери шинель, пошли домой» - спектакль, посвя­щённый Победе. И «Ричарда III».

 

-  «Бери шинель»... на чём построена драматургия?

 -  Никакой неизвестной драматургии в этом спектакле нет. И не будет. Потому, что сценическую композицию я взялся пи­сать сам. Очень трудно найти пьесу, имен­но про войну, в которой кукла проявила бы себя достойно, наравне с человеком. С Шекспиром всё проще, он театрален. А про войну - это уже не театр. Это - реаль­ность. И сделать её в кукольной условнос­ти - главная задача спектакля. Вот пишет солдат с фронта: «Мама, я не вернусь. Но ты не плачь!»... Что после таких слов можно еще придумать? Наш народ, конеч­но, самый великий.

 

- Давно ли вы пришли к этой мысли?

 -  Не знаю. Такое ощущение, что я все­гда так думал. В этой мысли я утвердился после успеха «Исповеди хулигана». Он поддержан огромным количеством зрите­лей. Некоторые театральные критики очень испугались массовости в этом спектакле. Понимаете ли, это действительно опасно и страшно, когда полный зал (а на гастролях - тысячи человек) поют вместе «Клён ты мой опавший». Такое единение очень опасно по ряду причин. Кто-то из критиков такую глупость написал: «Он (Есенин) кичится своей русскостью. Это всё равно, что еврей кичился бы своим ев­рейством». А я не понимаю, почему еврей не может кичиться своим еврейством и ве­ликой культурой? А почему мы, русские, должны комплексовать? И итальянцам не­чего комплексовать, и грузинам. Это же за­мечательно! Вот, например, Товстоногов поставил «Хануму». Там же не играли гру­зины. Но грузинскую культуру режиссёр в точности показал.

 

-  Как получилось, что вам, человеку сугубо городскому, удивительным образом удался образ матери Есенина в «Ис­поведи хулигана»?..

 - Ваш вопрос созвучен вопросу: как устроена твоя душа? Знаете ли, эту пьесу очень сложно было создать. Пьесы, которые мне попадались на глаза, омерзительны. Ну что это за пьеса, в которой всё по­строено только на любви Есенина к Айсе­доре Дункан? Она, ей-богу, эпизод в его жизни. Всё-таки судьба Есенина - это лю­бовь к Родине... Она та женщина, которую он любил всю жизнь. «Русь уходящая» уш­ла и нe вернётся. И он это видел. И за это он был убит. Как можно терпеть человека, который против советской власти?

 

-  На сцене много афористичного, на­пример красное, кровавое полотно пре­зидиума, персонажи - маленькие, тще­душные...

 - Но Есенин отнюдь не маленький. Он - громадный. Я очень много слушал ро­манс «Письмо к матери. И решил: в из­бе, на кровати, будет лежать горка из по­душек, а на полу - дорожка постелена. И должна быть икона, причём обязательно Казанской Божией Матери... Каково же было моё удивление, когда в доме Есени­на в Константинове я увидел точно такой же интерьер и образ тот же. А церковь в селе - тоже Казанской Божией Матери. Я взял куклу - мать Есенина, и начал жить ею. Вижу, как она его ждёт. Готовит механически ему обед, щи, кашу варит. Они остывают, а он, конечно, не является. И каждый раз она выходит от избы на дорогу, прозванной «материнской дорожкой"... Я не знаю, как во мне всё это родилось - от стихотворения ли, от музыки ли замечательной, или от сознания, что я почему- то Есенин. Не столько от Татьяны Фёдоровны, понимаете? Ведь с матерью у поэта были очень сложные отношения. Не секрет, что в силу своего характера, она не понимала его. Это естественно, так как прожила всю жизнь в селе Константиново. А ещё - история с изменой... По­мните, стихотворение «Хороша была Танюша»? Это он про мать написал. Но ког­да слушаешь запись, её голосок, как она говорит о Серёже - и так это приятно, что уже и не вспоминаешь Татьяну Фёдо­ровну настоящую, а просто российскую мать. Божия Матерь не случайно самая почитаемая в России.

 

-  Вы говорили о Палехе. А не было желания «театрализовать» - это чудо на­родного промысла?

 - Хотел. Палех очень тяготеет к иконо­писи. Я вам скажу откровенно: у меня есть мечта поставить «Бориса Годунова». И вот такой спектакль мечтаю сделать в стиле Палеха. Ведь это и иконописный, и в то же время светский стиль. И сочетается с пуш­кинской поэзией. - Театр кукол по эстетике - это лубок.

 А всё потому, что кукла исторически была площадным героем. Есть, в театре ку­кол определённое балаганство.

И театральности в кукольном боль­ше. чем в обычном театре.

В этом смысле я преклоняюсь перед Таировым. Он писал: всякий раз нужно напоминать зрителю, что он в театре, когда вот-вот уже поверил в происходящее на сцене. Мне этот тезис нравится. Некото­рые зрители не верят, что я пою во время спектакля «живьём». Это очень обидно. Наши люди испорчены шоу-бизнесом.

 

- У вас есть литературные пристра­стия?

 -  Конечно. Помню, как мы осваивали пушкинскую тему Пугачёвского бунта. Вы что думаете, я полез учебники читать? Нет, конечно. У меня по наследству, от мо­их высокородных предков остался золотой том Пушкина XIX столетия. Я его люблю пересматривать. Лермонтов такой есть. И Шекспир. Пришёл в класс, долго расска­зывал... И всем было интересно слушать. А потом я взял и ляпнул: «Только я одного не понимаю, почему в нашем учебнике на одной странице нарисован Пугачёв, а на другой - Александр Васильевич Суворов? Ведь Суворов воевал с Пугачёвым». Учи­тельница сказала: «Денников, сесть! Два!» А потом к Пушкину у меня прибавился Николай Васильевич Гоголь. И вот до сих пор это два моих любимых друга.

 

-  Известно, уровень преподавания в школе оставляет желать лучшего. Как вы думаете, что можно исправить?

 - Самое главное, нужно ликвидировать американизм - сокращённое воспроизве­дение прозы. Либретто «Войны и мира» бессмысленно. Весь смысл романа не в сюжете, а в том, как это написано, и о чём думает автор. Он - самое главное лицо. А излагать тезисом - бесчеловечно, даже по отношению к великим писателям. Впро­чем, им ничего не будет, их никто не ски­нет с пьедестала.  Культурный человек и так будет знать о них. Но, понимаете ли, это бесчеловечно к тем маленьким человечкам, которые эту адаптацию будут чи­тать. Я недавно смеялся над подобным опусом, поскольку знаю и играю «Моцарта и Сальери», Ведь это не либретто оперы, а Пушкин! Смысл его драмы в том, что ге­рои говорят. А тут абзац и вся трагедия. Вот это нужно уничтожать.

У меня есть студия (была детская, а те­перь юношеская). Ребята ко мне приходят и жалуются на учителей: не в контакте они с учениками, считают их идиотами, уделяют большое внимание тем, кто больше платит, лишнее доплачивают за дополнительные часы. Здесь надо государству что-то делать.

Ужасная ситуация с оплатой труда педагогов, врачей... Я помню, у меня не очень было хорошо с русским языком, в смысле грамматики, но здорово сочинял. Были в тетрадках такие ошибки, что я сей­час смеюсь. И для того, чтобы поступить в университет, я ходил заниматься к Вильгельмине Петровне, не помню фамилии, учительнице русского языка и литерату­ры старой советской закалки. Она была пенсионерка, в школе уже не преподавала. Вы знаете, платил я ей совсем немного. Но для неё был важен сам факт ведения пред­мета, который она знает, возможность пе­редавать свои знания другому человеку. Вот это настоящий русский учитель. На­стоящих педагогов я не встречал в послед­нее время.

 

-  По-вашему, и театра нет настоя­щего?

 - Не видел уже со времён «Синей пти­цы» у Наталии Сац, когда стал осознанно ходить в театр, понимать, что это за профессия и любить по-настоящему театр. Я знаю нескольких из ныне живущих актё­ров, которые настоящие. И всё-таки самые настоящие - уже не с нами. Где они -настоящие режиссёры, настоящие педаго­ги и мастера в театральных институтах? И мне так больно от этого. Получается ка­кая-то безысходность. Как дальше разви­ваться? Я так бесконечно благодарен Богу за то, что повстречался с Иоакимом Геор­гиевичем Шароевым, народным артистом СССР и России, режиссёром, академиком, профессором. Он действительно мастер музыкального театра, эстрадного искусст­ва, настоящей эстрады, а не шоу-бизнеса, который ни слушать, ни тем более смот­реть нельзя. Шароев - мастер массовых зрелищ. И я счастлив, что прожил рядом с ним несколько лет, правда, очень мало. Он рано ушёл из жизни. Это для меня огром­ная потеря. Я всегда хотел с ним совето­ваться. Слава богу, он написал книги, и я их читаю, и спрашиваю его совета. К со­жалению, не всегда этого хватает, есть та­кие вопросы, которые я хотел ему задать как человеку сегодня.

Вот такой он, Андрей Денников. Со­здаёт в жизни свой обыкновенный кон­церт, который должен, а в этом я совершенно уверен, когда-нибудь стать на­стоящим искусством. Ведь ему всего лишь 26 лет.

Сергей ЛУКОНИН

 (Литературная газета, № 35)

Спектакли

Маленькие трагедии / 2000
Молодость короля Людовика XIV / 2001
Кот Васька и его друзья / 2001
Исповедь хулигана / 2002
Шутовская комедия о Тиле / 2002
Риголетто / 2003
Кармен! Моя Кармен! / 2004
Волшебная флейта / 2005
Бери шинель, пошли домой! / 2005

Адрес:
г. Москва