Откровения
Моцарт. Людовик. Есенин
Первую куклу Андрей Денников смастерил в 5 лет – из маминых чулок. Получился забавный человечек с бакенбардами, бумажными глазками и ножками, пришитыми задом наперед.
Сейчас Андрею 25 лет. Он режиссер-постановщик и актер Государственного академического театра кукол имени Сергея Образцова. На 1 Международном театральном фестивале «Золотой Витязь» получил серебряный приз за моноспектакль «Исповедь хулигана».
-Спектакль рассказывает о четырех предсмертных днях жизни Есенина,- говорит Андрей Денников.- Поэт провел их в гостинице «Англетер». Здесь перед его мысленным взором (в образе кукол) прошли те люди, с которыми он встречался.
Я считаю, что хулиганство Есенина – наносное, оно скрывало его душевную трагедию. Поэт был воспитан в русских православных традициях, а потом стал на сторону большевиков.
- И все время тосковал по ушедшей Руси.
- Для Есенина Православие неразрывно связано с Россией, с березами, старушками, платочками. «Язвы красные незримому Христу» – только Есенин мог так сказать о ягодах рябины!
«Шел Господь пытать людей в любови» – гениальное произведение. Помните? Христос думал, что на земле больше не осталось верующих, а нищий дед делится с Ним последним куском хлеба.
- Вам говорили, что вы внешне похожи на Есенина?
- Да, в паспортном столе, когда я получал паспорт. Я тогда очень рассердился, стал отвергать поэта. А потом почитал стихи, узнал о его судьбе, и он стал мне близок – грустью, озорством, любовью к русской земле. Мне это очень понятно, хотя мой род – не из крестьян, а из дворян, и я не смог бы вести деревенское хозяйство.
А то, что я внешне похож на Есенина, конечно, помогает мне в работе над ролью.
- «Исповедь хулигана» заканчивается тем, что Есенина убивают. Но о причине гибели поэта до сих пор идут споры.
-Я уверен, что его убили. У него было множество ран, сломан нос, избито лицо, вскрыты вены на правой руке. След от веревки на шее не такой сильный, как должен быть у повешенного. Да и на той трубе отопления повеситься невозможно – человек соскользнул бы вниз.
Были свидетели, которые видели людей, выходивших из номера Есенина. Убийцы довольно грубо изобразили самоубийство. К тому же это не первый случай, когда «убрали» человека, неугодного советской власти.
- Вы не боитесь ошибиться?
- Нет. Конечно, спектакль должен быть основан на фактическом материале. Но это вторично, на первом месте - фантазия. Оскар Уайльд писал, что тот, у кого дома на стене не висит карта страны Фантазии, не имеет права называться человеком. А уж художнику никак нельзя без такой карты.
Кстати, о фактах. Вы знаете, что святая преподобномученица великая княгиня Елизавета Федоровна приняла Есенина? А она замечательно распознавала людей и терпеть не могла Распутина.
- Спектакль «Исповедь хулигана» принес вам признание. Вы рады?
- Не за себя. За маму и бабушку.
- Вы росли в творческой семье?
- Да, у моих родителей творческий, созидательный подход к жизни. Мой прадед работал режиссером на киностудии – с самим Довженко. Дед был художником. Бабушка любит классическую музыку. И духовную – с тех пор, как наша семья пришла к Православию.
В детстве бабушка водила меня в оперные театры, мама – на балеты и в мой любимый театр Натальи Ильиничны Сац. Я там пересмотрел весь репертуар, а «Синюю птицу» видел пять раз.
- Как вы впервые попали на сцену?
- В 6 лет мама отдала меня в танцевальную группу Большого детского хора Гостелерадио СССР под руководством Виктора Попова. Я там серьезно занимался хореографией и выступал на сцене.
- А как увлеклись кукольным театром?
- Когда был маленьким, увидел по телевизору Сергея Владимировича Образцова. Он показывал, как делать кукол, и я пытался повторять это за ним. Вертел в руках какие-то тряпочки-веревочки. Потом попросил родителей купить мне набор – кукольный театр для детей. Их раньше продавали. В школе организовал одноклассников – и они вместе со мной разыгрывали спектакли с этими куклами.
- Вы верующий человек?
- Конечно. Первое мое воспоминание, связанное с верой,- крещение. Оно происходило на дому. Я тогда уже учился в младших классах. Помню батюшку отца Александра и свое совершенно удивительное состояние, сильный душевный подъем.
Потом я бегал по школьному коридору и кричал: «Аминь! Аминь!» Почему-то мне это слово очень понравилось, хотя я не знал, что оно значит.
Практически сразу я начал ходить в храм, воцерковился. На моих глазах происходило возрождение Донского монастыря. Я там пел на клиросе, служил алтарником. (У меня в детстве был очень высокий голос, еще в 9 классе я мог петь первым дискантом. Не знаю, каким образом, но эти возможности остались до сих пор. В спектаклях я озвучиваю не только мужские, но и некоторые женские роли).
Когда впервые попал в Псково-Печерский монастырь, был так поражен, что решил стать монахом или пойти в семинарию.
- И тем не менее остались в миру?
- Служить Богу можно на любом поприще. Надо только поставить себе такую цель.
- После школы вы поступили в театральный вуз?
- Нет, сначала учился в РГГУ – Российском государственном гуманитарном университете на историко-филологическом факультете. Мне очень нравилась и нравится история.
Преподаватели говорили: «Андрей, что вы пишете? Вы какой-то художник, а не историк!» У меня получалось что-то похожее на Радзинского с его субъективным, эмоциональным взглядом на события. Мне был интересен такой подход. Я занимался дворцовыми переворотами в России, Англией и Францией 16-17 веков.
-Теперь понятно, почему у вас так много исторических спектаклей! И география совпадает: Россия, Англия, Франция. «Тиль», «Молодость короля Людовика 14». Но почему вы ушли из РГГУ?
- Потому что создал театр-студию на Петровских линиях. И стало понятно: основное в моей жизни – творчество. Я поступил в ГИТИС сразу на 2 курс факультета эстрадного искусства к народному артисту России Иоакиму Георгиевичу Шароеву. Он научил меня основам режиссуры музыкального театра, эстрады и массовых зрелищ.
Когда мы учились на 4 курсе, Иоакима Георгиевича не стало. Для меня до сих пор это самая большая потеря в жизни. Я посвятил памяти своего учителя первый спектакль, который поставил на сцене театра Образцова - «Маленькие трагедии» Пушкина. Это своеобразный символ того, что я хочу делать в искусстве: чтобы торжествовало творческое начало, образ Божий в человеке.
Люди видят «Скупого рыцаря» – и скупость становится им смешна, омерзительна. Они понимают, как бессмысленна погоня Дон Гуана за любовными победами. Женщина становится причиной его смерти, расплатой за развратную жизнь.
- Какая из этих трагедий вам ближе всех?
- «Моцарт и Сальери». Это извечная борьба добра и зла. Для меня здесь, как и в «Исповеди хулигана», важна тема убийства гения темной силой.
Сальери бросает вызов Богу, его зависть смертоносна для Моцарта-кукловода. Но маленькая куколка Моцарта – его душа – и после смерти продолжает играть на фортепиано свою необыкновенную музыку. А с небес, словно осенние листья, сыплются листы партитур. Великая гармония бессмертна.
- Вы убедились, что «гений и злодейство – две вещи несовместные»?
- К сожалению, они совместимы. Гениальность дается от Бога. Но только человек решает, на какие дела ее направить – хорошие или дурные.
- Почему вы не включили в спектакль «Пир во время чумы»?
- В «Пире...» я не знаю, где свет и где тьма. И священник, и молодежь в чем-то не правы.
- Как вам удается совмещать театр и веру?
- Без особых проблем. Мы же знаем, что царь Давид плясал перед ковчегом завета, пел Богу псалмы, подыгрывал себе на псалтири.
Моим знакомым батюшкам известно, чем я занимаюсь. Ни один не высказался против. Зато был случай, когда меня просили помочь сделать кукольный театр в воскресной школе.
Батюшки и сами приходят на мои спектакли – конечно, не монахи и не в пост.
Издержкой профессии я считаю то, что приходится играть во время постов. Все-таки у нас не Российская империя, где в пост закрывались театры и мясные лавки, а Российская Федерация с постсоветской начинкой.
- Какие еще издержки есть у вашей профессии?
- Иногда бывает нелегко выбраться в церковь. Остается мало времени и сил. У меня очень насыщенный график – спектакли, репетиции, гастроли, детская студия. Но когда наконец придешь в храм, чувствуешь такую радость!..
- Я слышала, что артисту трудно избавиться от влияния роли.
- В этом смысле мне близка система великого русского актера Михаила Чехова. Он без труда выходил из образа и возвращался в него. Закончился спектакль, и я – это я.
Конечно, приходится играть отрицательные роли. Это крест, тяжелый труд. Нельзя быть морализатором на сцене. Надо так показать порок, чтобы зритель сам, без нотаций понял: это зло. Захотел душевного очищения, гармонии с самим собой.
- Вы называете свои спектакли синтетическими.
- Потому что в них присутствуют вместе куклы, живые актеры, пластика и музыка.
- А какую роль – не роли, а именно роль - играют куклы?
- Это художественный образ. Кукла может возвышать человека – как картина, музыка или книга. Многие вещи через нее видны лучше, чем через живого актера.
- Например?
- Я мечтаю поставить «Царя Феодора Иоанновича» Алексея Константиновича Толстого. В драматическом театре нельзя наглядно показать, что Борис Годунов управляет царем. А в кукольном можно. Представьте: стоит кукла ангелоподобного блаженного царя, за ним – массивная темная тень Бориса-кукловода. А ему в противовес – царица Ирина в белом, почти монахиня, только коронованная. Вокруг нее кукольные боярышни-лебедушки...
И финальная сцена. Поется тропарь. Кукольный народ – нищие, голодные, калеки – замер под церковными куполами. А в центре – светящаяся фигура царя Феодора с глазами, полными слез. Разве это возможно показать в другом театре?
Беседу вела Елена Меркулова
