Евгения Ильинична Рубановская
В театр кукол я попала случайно, деточка. Мне нужна была работа с московской пропиской. Я приехала с сыном из Ленинграда… города, в котором больше не могла оставаться. Поэтому мне нужно было обосноваться в Москве. А в Государственном театре кукол у Сергея Владимировича Образцова можно было получить прописку.
Неожиданно-энергичный, глубокий голос Евгении Ильиничны Рубановской потряс. Я, честно говоря, растерялась. Откуда?! Маленькая, худенькая, хрупкая… она полулежала на больничной кровати. Дыхание часто прерывалось, говорить ей было не просто, но энергии, силы внутренней… живительной силы жизни сколько угодно! Она запросто приняла совершенно незнакомую ей… меня, будто знала «с пелёнок». А я то волновалась - заслуженная артистка РФ, одна из корифеев ГАЦТК имени Сергея Владимировича Образцова, переигравшая огромное число ролей. А в ответ - доброжелательность, теплота, доверие, особое расположение, деточка…
Образцов говорил, что после него не может быть последователей. Свои спектакли мог создавать только он сам. И это был его театр. Какие последователи?! Только другой режиссёр создаст другой театр. Так оно и вышло. Так должно было выйти! Согласитесь, деточка, образцовские спектакли сейчас смотреть невозможно. Они мёртвые… Актёры так стараются за ширмой, очень хорошо работают, всё делают правильно, чётко, выполняют те же движения, фокусы, а ничего не происходит! Ничего…
Евгения Ильинична села на кровати. Её ахматовский профиль в обрамлении лёгких седых, аккуратно убранных волос… внимательный, немного удивлённый взгляд… прекрасная дикция и необычайная простота… Она убрала со стола салфетку. Вы будете записывать? Я радостно помотала головой и показала маленький диктофончик. Нет, он будет записывать, а я, слава Богу, могу общаться свободно, смотреть в глаза и слушать. Это намного приятнее, чем судорожно строчить всё подряд, даже толком не соображая, о чём речь. По крайней мере, со мной было именно так, пока Анатолий Анатольевич Сергеев, мой друг и учитель, (супруг Нателлы Хаджимуратовны Бритаевой, моего любимого педагога и Крестной в творческой работе) мне, заканчивающей театроведческий факультет ГИТИСа, «критикессе с большим бантом», как он меня тогда величал, подарил маленький кассетный диктофон, который служил мне много лет, пока не попал в руки к моим детям. А поскольку я некоторым образом вновь оказалась на театроведческом поприще, то пришлось вооружаться, уже современной цыфровой техникой, к которой я питала некоторое недоверие. Но что поделать, мой старый боевой товарищ своё отслужил, а подобный можно обрести разве что на блошином рынке, если таковой ещё существует. Евгения Ильинична с явным сомнением… и не спроста!... посмотрела на это тщедушное изобретение, которое я аккуратненько расположила около неё на тумбочке, предварительно нажав на крохотную кнопку.
Когда я попала в этот театр, вернее, когда меня приняли после обязательного прослушивания, я влюбилась в него. Я открыла для себя удивительную вещь - просторы театра кукол необъятны, что за этим театром будущее. Вы понимаете, о чём я говорю?! Огромные просторы для актёра… мощный духовный рост! Всё в куклу, а тебя не видно… Всё отдать ей - и голос, и характер, и чувства, дыхание, наконец! Вдохнуть в неё жизнь… Это может сделать только очень добрый человек, привыкший не брать, а отдавать. Я любила наблюдать, как работает Сперанский. Вы знаете, ни один мускул у него не дрогнет, ни один, а кукла… что она вытворяла в его руках! Да… Это был мастер. Всё в куклу, всё… Образцов смеялся, когда его спрашивали о звании: «Ну какие мы народные? Разве актёр театра кукол может быть народным? Кто нас знает?..» Я -Образцовка. По-другому не скажешь. Мы, актёры, дружили, помогали друг другу, поддерживали. Зиновий Герт, Евгений Сперанский, Семён Самодур… Они были не только прекрасными актёрами театра кукол, они прежде всего были прекрасными скромными людьми, проведшими свою жизнь «за ширмой»…
«Добро в молчании должно твориться…» Это суть театра кукол, нет… суть любого театра, суть любого искусства! Но актёр-кукольник, отдающий кукле своё дыхание, действительно поразителен. Он за ширмой. Его не видно… А как же Денников? Он не покидает сцены и не прячется. Его куклы – такие же полноправные герои, как и он сам.
Денников уникален. Его театр – именно такой Театр Кукол, где кукла существует на равных с человеком. И это оправданно. Вы знаете, как произошла наша встреча? Меня пригласил посмотреть на него наш бывший директор театра Борис Михайлович Киркин: «Весьма интересный молодой режиссёр… Он достоин внимания!» Я должна была посмотреть спектакль «Маленькие трагедии». Как?! Пушкин?! На сцене?! Зачем?! Я страшно расстроилась и шла на «смотрины», честно говоря, с неохотой. Никому из тех, кого я видела, не удавалось достойно поставить Пушкина ни на сцене, ни на телевидении. А уж молодому режиссёру… Но, когда я увидела то, что сделал Денников, я поняла, что если уж ставить Пушкина, то ставить только так, как поставил Денников! И никак иначе! Моцарт и Сальери… по моему, более красиво, более проникновенно, более мудро и более точно рассказать об этом просто нельзя…
Денниковский Моцарт… и музыка, и поэзия, и танец, и живопись. Но и этих определений мало, чтобы рассказать о нём. Он… Божественное начало, дух человеческий, стремящийся ввысь, потерянный наш Рай, гармония и любовь, Ангел небесный... И в то же время, он прост и понятен, он настоящий, живой, реальный! Поэтому он доверчив, поэтому способен любить Сальери, поэтому к своему гению относится спокойно, как к данности Свыше. Он томится духовной жаждой и музыка его так прекрасна. Но он не наивен, он умён и прозорлив. Он знает свою участь и добровольно приносит себя в жертву, смиренно принимая крестные страдания. Таким его изобразил Пушкин. Таким он воплотился на сцене у Денникова. Воплотился чудесным образом, потому что воплотить такую мощь на сцене невозможно! А Денников воплотил. Как!? Всё гениальное просто. Он сам и Моцарт… и творец способный и оживить и умертвить… и жертва… и режиссёр происходящего… и поэт, вновь воспевающий Воскресение… В его руках и Моцарт, и Сальери. Но… они словно и не куклы. Они существуют сами по себе. Два начала мира. Две природы человеческие. Бесконечная борьба за Царство Божие в душах наших. Сальери недвижим, он прикован к креслу. Он стар, душа его уже мертва и подчинена, будто язычница, необходимости, року, судьбе выполнить свою чёрную миссию Я избран, чтоб его остановить. Он всё знает, он всё исследовал и во всём разобрался, и даже в том, что правды нет и выше. Он давно уже отвернулся от Творца и решил исправить мир, оправдав этим убеждением своим, страшное преступление… А Моцарт парит. Душа его из сферы свободы и добра. Красота его настолько трогательна, что вызывает не только восхищение, но Любовь. Любовь истинную, не эгоистичную человеческую, а именно, христианскую всеобъемлющую Любовь. Любовь до боли, до слёз, до покаяния. Денников бережно сажает своего Моцарта за инструмент. О, Господи… он играет! Его руки мягкие, пластичные. Длинные кукольные пальчики бегают по клавишам. И это не фокус, и не чудеса техники. Голой техникой никогда не достигнуть идеала! Это чудеса мастерства, тайна создания спектакля… Денников обнимает засыпающего навсегда Моцарта. Да что же такого особенного в том, что актёр обнимает созданную им куклу?! Всё особенное… объятия эти такой невероятной нежности, что в зрительном зале происходит Нечто невообразимое! Ты словно доверяешься какой-то очень важной тайне мироздания, Божественной тайне, вытираешь слёзы, которые уже не остановить, и стараешься принять всю эту мощь в себя.. Да… Тайна – это… целостность и простота… В тайну невозможно проникнуть, ею можно только проникнуться… это из книги о Пушкине Валентина Непомнящего…
Евгения Ильинична много сделала для спектакля «Маленькие трагедии». Вернее, для его второй редакции, которую воплощал Андрей Сергеевич уже здесь, на сцене ГАЦТК. Была, так сказать, «лицом из зала»… А она даже не упомянула об этом.
Его обвиняют в том, что он не продолжает традиции театра Образцова. Глупость… Но если театр Денникова не традиции, то что же тогда такое – эти традиции?! Время идёт вперёд. Всё развивается. А как ещё может быть?! Мы не умеем восхищаться друг другом, не умеем сознаться в том, что чего-то не умеем и поучиться у того, кто действительно умеет!
Да! Денников умеет! И потрясти, и заворожить, и напрочь отбить всякую способность реально мыслить. На его спектаклях всё перепутывается и меняется местами. Куклы – люди… Ты уже не понимаешь, что это всего лишь театр. И перед тобой актёр Денников, а не… поэт Есенин! Евгения Ильинична рассказала, что отношение к самому Есенину, как к личности, у неё было сложное. Но Денников сумел убедить её своим восприятием поэта.
Я заинтересовалась и уже не пропускала ни одной репетиции. Но это его режиссёрская работа. Его одиночная работа. С моей стороны была лишь дружеская помощь. Он самодостаточный цельный режиссёр!
Денников как-то признался, что Есенин – это не роль, это его боль, его переживание, его внутреннее состояние. Что он не играет, а проживает от спектакля к спектаклю. И, наверное, так оно и есть… Так играть нельзя! Но это… всё-таки театр, и с последними аплодисментами ты выходишь из зрительного зала, садишься в троллейбус, едешь в метро… Всё это вполне реально. Но… крик… «Да! Я – Есе-е-ни-и-ин!! Крик этот не даёт покоя. Крик пронзительный, призывающий, пробуждающий. Крик силы необычайной, богатырской. Крик, способный объединить души людские в единый вздох глубочайшего сочувствия… крик этот долго-долго звучит… где-то там, в тебе, как только что звучал в сценическом пространстве, замирал в воздухе, обернувшись той самой птичкой-ласточкой, коснувшейся крылом щеки поэта незадолго до его страшной смерти. «А вы знаете, что означает слово Есенин?.. Осень…Я кровью люблю это слово…» Оглушительный выстрел... Болтающаяся пустая петля... Окаменевшие мертвые маски… Мощные всплески «Романса» Свиридова нарастают уже в твоём воспоминании-видении… Объединившись в чудовищную стихию, они обрушились в притихший зрительный зал огромной ледяной волной. И было нечем дышать!.. И никогда-никогда уже не забыть, как захлёбывалась в этом мощном натиске чувств и переживаний, как сердце сжималось от боли. Поэт на коленях… так стоят на исповеди. Ворот белой рубахи расстегнут… так делают перед казнью. А голос чистый, высокий… он проник в такие глубины неизведанные, открыл тайники позабытые, хранящие всё самое лучшее, что есть в душе человеческой, то есть в твоей душе. Голос этот примирил, успокоил… пусть на несколько мгновений, но… возвратил «на круги своя». Он звучал… продолжает звучать!.. смиренно, нежно, даже робко… Не жалею, не зову, не плачу…Звучит, набирая силу, заполнив собой все пространство, вдребезги разбив мёртвые ледяные преграды… И ты, перебегая оживлённое, даже в такой поздний час, Садовое, машинально доставая куда-то завалившийся проездной, преодолевая турникеты автобусов и трамваев, не обращая внимания на грохот метро, на людей вокруг, видишь… всё ещё видишь!.. как в тёмной глубине сцены вдруг вспыхнул свет, как тёплый жёлтый луч высветил лицо Поэта… огромные, светящиеся глаза, словно глаза ребенка… и слезы. Улыбаешься… Поэт победил. Любовь и свет всегда побеждают. Чувствуешь в себе столько и Любви и Света, что хочется кричать! Эй, почему вы такие скучные, люди в метро, почему у вас печальные лица? Вокруг столько красоты и радости! Ведь он… он живой и невредимый перед запахнувшимся уже занавесом на «бис» поёт, озорно, весело поёт… вы слышите, люди… он поёт свой бессмертный стих, словно впрямь воскреснув, набравшись сил у счастливой, не желающей с ним расставаться публики, взирающей на него полными неописуемой радости влажными от слёз глазами… Вы должны это слышать, вам будет легче жить, вы станете счастливее! Вы научитесь радоваться… Честное слово!.. Вы не верите… Я вам кажусь слишком восторженной. Может быть… вы и правы…
А Евгения Ильинична никогда не признается, и даже сама себе не посмеет дать отчёт о содеянном труде своём. Но что может быть ценнее верных дружеских советов и искренней доброй поддержки?!Ну да… всю жизнь за ширмой. Впрочем, в спектакле «Молодость короля Людовика Четырнадцатого» она тоже предельно скромна. И это странно, ибо она королева Франции! Королева Анна Австрийская, прекрасная и неповторимая! Она горда и женственна, сдержанна, величественна и почему то… необычайно проста. Ибо, прежде всего, она мать, мечтающая о счастье своего сына, который не может быть счастлив, потому что с младенчества обречён на должность государственного властителя. Кукла Королевы-матери Анны Австрийской в руках Евгении Ильиничны Рубановской запомнилась больше, чем она сама, актриса Евгения Ильинична Рубановская. Удивительно, но Евгении Ильиничне и здесь удалось спрятаться «за ширму». Спрятаться, ради куклы, её сценической жизни, спрятаться, открыто находясь на сцене! Её кукла со старческой, но королевской!.. осанкой, такая похожая внешне на неё саму… Нетерпеливый жест гибкой изящной королевской ладошки, горделивый поворот королевской головки в чёрном королевском уборе, чуть кокетливо поджатые королевские губки… и вдруг словно «из-под тишка», по-детски озорной, неожиданный, по-королевски неспешный приказ своим лохматым королевским болонкам: Ришелье…Бэгингем… Фа-ас!... Что тут начиналось! Настоящая собачья схватка не на жизнь, а на смерть! Но Королева-мать Анна Австрийская оставалась абсолютно невозмутимой - мол, такова участь несчастного политика, вынужденного, как бы невзначай, натравливать друг на друга других политиков… ничего не поделаешь – политика... С таким же невозмутимым спокойствием Евгения Ильинична, уже в роли королевской фрейлины, старательно расправляла в руках тряпочную дичь, нарочно приготовленную для заранее точных выстрелов молодого короля и его свиты. Крохотная сценка, но как мастерски сделана! Дичь и здесь была на первом плане! А голос… ох, уж этот голос!... вкрадчивый, проникновенно-нежный… или иронично-глубокий… К сожалению, я не видела других её работ. И она сама даже не обмолвилась о них, а на мою просьбу рассказать ответила категорическим отказом: Мне не хочется говорить об этом…
Андрей, как и все одарённые люди, человек не простой. Чтобы с ним работать, надо принимать его или уходить. Порой прощать… Прощать тоже надо уметь. Когда нас обижают, ругают, значит, мы это заслужили. Как говорил мой папа: «Надо искать зерно в себе…» - «А что такое зерно?» - спрашивала я. – «Вина…» - «А если её нет?» - «Так не бывает…» - отвечал мой папа. Вы понимаете, деточка, всё в жизни гармонично. Случайностей не бывает. И совпадений тоже. Всё для чего-то нужно. Да что я Вам рассказываю! Об этом лучше всего сказано в Евангелии. Это не может не потрясать…
Да, случайностей не бывает. И что такое совпадения? Падения сов? Все совы вдруг попадали со своих веток... это из пьесы Сергеева! Кругом одни закономерности. Это уж точно. Давно довелось в этом убедиться. После встречи с Евгенией Ильиничной было так радостно, так легко. Куча, как мне казалось, умных мыслей роилась в моей голове. Мне вспомнилось вдруг, как ещё при Образцове, она отказалась играть в спектакле «Ноев ковчег». Она была готова уволиться из театра, который был ей очень дорог, чтобы только не участвовать в этом капустнике. Но Образцов не уволил, Образцов прислушался. По словам, Евгении Ильиничны, он как-то странно демонстрировал свой атеизм, что возникали сомнения в этой его убеждённости. А незадолго до смерти радовался, что помнит некоторые детские молитвы. Всё это я прочитала в красочной солидной книженции под названием «Академия», посвящённой юбилею театра. Сама Евгения Ильинична мне бы этого никогда не рассказала… Я предвкушала ещё одну встречу с ней, вернее, с её голосом, пойманным, словно бабочка сачком, в мой диктофончик. Но… даже не достигнув метро, я обнаружила, что чудо технического прогресса, на которое возлагались великие стратегические надежды, не записало ни единого слова Евгении Ильиничны! Скорее всего, по моей вине, но это уже не имело значения. Я вынуждена была забыть о правильном устройстве мира. Моему отчаянью не было предела. Я не знала, что мне делать - возвращаться… объяснять… просить?! О, ужас! Ни за что на свете! Такого казуса со мной ни разу не случалось. Хотя, честно признаться, я всегда этого боялась. Но… волшебный голос заслуженной актрисы Евгении Ильиничны Рубановской звучал во мне тихой, незабываемой песней. И наш разговор оказался записанным на страничках моего блокнота прямо в вагоне метро. Я даже не заметила, как это произошло…
Андрюшке привет передайте от меня!
Улыбка Евгении Ильиничны оказалась такой же скромной, как и её хозяйка. Да… и в жизни «за ширмой»…
Оксана Колабская
