О спектакле Андрея Денникова «Бери шинель, пошли домой"
(заметки 2014 и 2016 гг.)
* * *
Вчерашний просмотр в РПУ записи спектакля Андрея Сергеевича «Бери шинель, пошли домой!» оживил во мне столько всяких переживаний, воспоминаний, каких-то еще не вполне оформившихся мыслей, что мне трудно совладать со всем этим. И все-таки я попробую.
Я шла на показ и переживала, что никакая запись, никакие воспоминания не вернут живую жизнь его спектаклей. Но мне так важно было хотя бы еще раз прикоснуться ко всему этому! Не одной в своей квартире, ночью, когда переделана 1000 дел, угомонился маленький сын, выгуляны и накормлены две наши старые-престарые собаки и, наконец, уснули домочадцы, жадно смотреть, слушать читать и перечитывать все то, что можно найти сейчас о Денникове. Не заливаться слезами от сознания тупой и жестокой необратимости того, что с ним произошло, и что его земной путь так трагически оборвался. А снова оказаться частью зрительного зала. Его зрительного зала. Быть среди тех, кто, однажды увидев и услышав Денникова, уже никогда его не забудет. Потому что на его спектаклях прочищались души и светлели мозги. Потому что он щедро сеял своим искусством любовь и добро. Да и сам он своей трогательной незащищенностью, пронзительной точностью слова, жеста, музыки, голоса, движения рук (в которых билось и трепетало живое кукольное сердце!) излучал какое-то истинное сияние, такое, которое чувствуешь, прикасаясь к чему-то очень необычному, яркому, бесконечно и неповторимо талантливому. И начинаешь дышать в унисон с ним. Как и весь зрительный зал…
Во-вторых, о спектакле. Я заранее прошу извинить мне мой захлебывающийся стиль, но «большое видится на расстоянье», а этого «расстоянья» пока и нет. Есть свежесть впечатления, свежесть эмоции, и я смею написать о своих зрительских впечатлениях от вчерашнего просмотра. По горячим следам. Кровью сердца. Потому что «Бери шинель…» я увидела только вчера. Вживую, сыгранный на сцене, этот спектакль не был мне известен. Я слишком поздно открыла для себя театр Андрея Сергеевича Денникова. Точнее, мы открывали его для себя вместе с мужем, когда ждали появления на свет нашего сынишки. В театральный сезон 2008/09 года. «Бери шинель…» тогда уже был снят с репертуара. Увы!
Я не ожидала, что вчерашний просмотр всего лишь записи (!) произведет на меня столь сильное впечатление. Я не ожидала, что лица многих, сидящих вчера в зале (и мое тоже) будут мокрыми от слез. Это были хорошие слезы. Слезы очищения. Как будто шел живой спектакль и Денников творил свой синтетический театр, воскрешая в наших душах светлое чувство благодарной гордости за Великую Победу. Я не ожидала: в этот раз кукол было немного. Но какими выразительными они были! Не кукла ради того, что театр-то – кукольный, а кукла потому, что она бывает иногда точнее, пронзительнее драматического актера. Две руки – два человечка с головами-шариками на указательных пальцах разыгрывают за ширмой полный драматизма внутренний монолог С.В.Образцова. Или рыжая лошадиная голова среди тысячи тонущих лошадиных голов, нарисованных на ткани-океане: «Плыл по океану рыжий остров, В море синем остров плыл гнедой. Им сперва казалось плавать просто, Океан казался им рекой…». Или сон фюрера. Или созвездия в письме немецкого астронома, погибающего под Сталинградом. Или «Лунная соната», звучащая под открытым небом растерзанного и сожженного города, и тонкие пальцы кукольного пианиста на клавиатуре рояля (кто он? сам Бетховен? или студент, вырванный войной из консерватории?). Или парижанин-кукловод, зябко прячущий лицо в воротник пальто и кружащийся, кружащийся со своим Пьеро под чарующий голос Эдит Пиаф и отвратительный рев бомбардировщика…
Или Таня Савичева, девочка-старушка в обнимку с Сереньким Волчком из детской песенки (только он один у нее и остался!) в голодном полусне-полубреду бормочущая свой блокадный дневник: «Женя умерла… Бабушка умерла… Лёка умер… Дядя Вася… Дядя Лёша… Мама… Савичевы умерли все. Осталась одна Таня».
Вот эта символика планов и «параллельных миров» заворожила меня совершенно. Где-то под потолком, как и положено властителям судеб, делят Европу, пишут друг другу свои знаменитые письма и мемуары, разговаривают по телефону, договариваются об открытии Второго фронта, произносят тосты и обращаются к народам Сталин, Рузвельт и Черчилль. А внизу идет война. Гибнут люди. Рвутся снаряды. Полуживые ленинградки волокут на кладбище санки с телами своих умерших от голода детей. Партизанка пишет маме последнее перед расстрелом письмо. Тоненькая санинструктор выносит на себе из боя раненых солдат. И девушки провожают на фронт своих любимых. Безо всякой надежды увидеть их хоть еще когда-нибудь. И звучит баян. И пронзительный концерт ножниц фронтового парикмахера, кромсающего девичьи косы - тоже звучит. И Юлия Друнина. И Константин Симонов. И Расул Гамзатов. И знаменитая песня Булата Окуджавы, прочитанная тихо и спокойно, как молитва. Молитва, обращенная из сердца прямо в небо, и растворившаяся в нем:
Ах, война, что ты сделала, подлая,
Стали тихими наши дворы.
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры.
На пороге едва помаячили,
И ушли, за солдатом - солдат.
До свидания, мальчики, мальчики,
Постарайтесь вернуться назад…
Знаете, меня потрясла драматургия этого спектакля. Точнейшая подборка музыки и великолепных стихов. И читались они без лишнего надрыва. Я впервые в жизни вчера услышала, КАК, оказывается, нужно было читать «Реквием» Роберта Рождественского, чтобы он пробирал… до костей. Не на крике, не на форсированном звуке, не на истерическом визге, переходящем в причитание (как это обычно делается), а в полном достоинства спокойствии. Так, как это читал и чувствовал Андрей Денников. В спокойствии перед Памятью. Вечностью. Не перед смертью, а перед Жизнью: «Это нужно не мертвым. Это надо живым…». В музыке поэтического слова (как и в просто музыке) piano бывает намного выразительнее fortissimo…
Не могу не сказать об удивительном и гениальном в своей простоте решении Андрея Сергеевича показать войну через письма – советских солдат и солдат Третьего рейха. Это подлинные письма войны. Трагическая выразительность этих писем и то, как великолепно они читались артистами, быть может, помешали зрителям осознать их историческую достоверность. Но они подлинные! Подборка писем меня потрясла. Они говорили, кричали о ЧЕЛОВЕКЕ на войне. О трагедии бесценной человеческой жизни, выпущенной в эту мясорубку и безжалостно перемолотой ею – без следа, без возврата… В спектакле звучат тексты немецких писем, написанных солдатами разгромленной в Сталинграде 6-й армии Вермахта. История этих писем хорошо известна. Одним из последних самолетов из Сталинграда немцы вывезли полевую почту. Однако семь мешков писем до адресатов не дошли. В них находились письма, не прошедшие военную цензуру и конфискованные германским командованием. Письма кричали о неизбежном конце, рвали душу, а вовсе не сообщали нации боевой дух и уверенность в торжестве идеалов гитлеризма. Практически все, кто писал эти письма – погибли. В 1990 г. эти письма в русском переводе были опубликованы в журнале «Знамя» и произвели тогда, в Перестройку, эффект разорвавшейся бомбы. Как историку эта публикация была Денникову, очевидно, хорошо известна. Андрей Сергеевич отобрал те из писем, которые про людей, а не про взбесившихся тварей. Письма, которые полны запоздалым, но раскаянием, ведь Сталинград сломил не только военную машину фашистской Германии, но и впервые поколебал моральный дух ее армии. Катастрофа под Сталинградом заставила немецких солдат и офицеров (многих – впервые! многих – перед смертью!) сомневаться в конечной победе национал-социализма и правоте дела «великого фюрера».
Во многих письмах слышится интонация предсмертного прощания и глубочайшего отчаяния и тоски. Такой, как в последнем письме отцу-проповеднику утратившего веру в Бога сына. Как в письме музыканта, потерявшего на войне свои пальцы. Как в письме астронома, последний раз вглядывающегося в замутненное огнем войны небо...
А есть ведь и другие письма немецких солдат. Та их часть, которая писалась всяческой нелюдью. «Дорогая мама! Украина – это сказочно богатая земля, тучный украинский чернозем создан богом для немецкого плуга … Мы живем здесь как боги. Куры, гуси, яйца, жаркое масло, сливки, сметана, соки, вино, мед – каждый день… Мы с полным правом считаем, что все это богатство и изобилие принадлежат нам. Если же это кому не нравится, то стоит только сунуть в зубы пистолет, и воцаряется тишина. Точно так же поступают солдаты и когда им нужна женщина…» (ефрейтор Вилли Штенрубе, 23 июля 1941 г.). «Мое бесценное сокровище! Сегодня для меня день счастья, потому что мы вторые сутки на отдыхе, утром играли в карты, и я за час выиграл 6 марок… Затем мы прослушали доклад офицера из роты пропаганды, который тоже доставил нам немало радости… После доклада мы продолжили игру, и я выиграл еще 9 марок. Совсем недурненько, а? Деньги эти, вместе с другими, всего 50 марок, я вышлю тебе завтра. Одновременно отправлю тебе и очередную посылку. Для отправки у меня приготовлены следующие вещи. Для Пупи: костюмчик голубой шерстяной вязаный, костюмчик матросский шерстяной темно-синий с шапочкой, ботиночки новые кожаные – 2 пары, туфельки коричневые, варежки шерстяные красные. Все это сейчас великовато, но когда Пупи подрастет, будет в самый раз… На голубом, почти новом костюмчике для Пупи, есть пятна крови. Извини, мое сердечное сокровище, но в полевых условиях, в которых мы находимся, вывести их очень сложно, ты же это сделаешь без труда у дядюшки Герберта…» (ефрейтор Вальтер Кох, 28 июля 1941 г.). «Герр Фриц Мюллер!... Уже почти два месяца мы не пили пива, не ели пирожных, не смотрели наши фильмы, не слышали нашей музыки, кроме канонады орудий, спали в одежде или под открытым небом. Но, служа великому делу, мы охотно принимаем эти лишения… Единственное, что доставляет хлопоты – это партизаны, схватить которых удается с трудом… Испытываю ни с чем несравнимое наслаждение, без сожаления убивая беременных самок, чтобы они не плодили ублюдков...» (обер-лейтенант «СС» Карл Радер, 2 августа 1941 г.). Письма немцев с Восточного фронта, фрагменты которых я привела, были изъяты в июле-августе 1941 г. у убитых немецких солдат и офицеров и переведены советскими военными переводчиками.
Почему Денников отказался от включения этих или им подобных писем в свой спектакль? Казалось бы, этих чудовищных писем несравненно больше и они не менее выразительны, чем те, человеческие, письма из-под Сталинграда, которые звучали в спектакле. Образ врага-нелюди известен нам лучше и исторически русскому человеку куда привычнее. Ведь не потому же, что эти письма Денникову не были известны (никогда в это не поверю!). И уж точно не потому, что на них не хватило хронометража. Просто спектакль этот – о другом. Он о человеке. О людях. О жизни. О жизни на войне. О человеке на войне. Не о смерти. Не о человеческой мерзости. Не о нелюдях. Не о дьяволе. О Боге!
Для меня во всех виденных до этого спектаклях Андрея Сергеевича была бесконечно интересна эта вот игра живой (человек, артист) и неживой (кукла) материи. В этом всегда был глубочайший смысл, иногда – откровение (как в «Маленьких трагедиях» Моцарт – и человек, и кукла, а Сальери только кукла, которая умирает вместе с отравленным ею Моцартом). В том спектакле, который мы вчера посмотрели («Бери шинель…») кукол мало. В нем живут артисты. Боже мой, как восхитительно, как восхитительно именно не играют, а живут! Эту человеческую трагедию невозможно показать через куклу. Ее можно только обозначить кукольным персонажем. Подчеркнуть. Выделить. Или, наоборот, сыграть то, что ниже самого низкого болевого порога, где еще шаг – и смерть от болевого шока. Я имею в виду куклу Тани Савичевой.
Я все думала: почему в этом спектакле, где так многопланово, так объемно показана Вторая мировая война, где нашлось место и тому ее эпизоду, и другому, где есть битва за Москву, Сталинград, блокадный Ленинград, Тегеранская конференция, Пёрл-Харбор, Варшавское гетто и многое, многое другое, нет даже намека на концентрационные лагеря смерти и бомбардировку Хиросимы и Нагасаки. Ведь исполнял же Денников «Бухенвальдский набат»! Значит, волновала его эта тема, и еще как волновала… Наверное, в этом спектакле Андрей Сергеевич отказался от этих сюжетов все по той же причине. Освенцим, Бухенвальд, Дахау, Требленка - это уже за границами добра и зла, за пределами человеческого сознания. Вне жизни. Как и Хиросима. В одном из немецких писем их пока еще живой автор кричал: «В Сталинграде нет Бога!». В Освенциме же хозяйничали дьявол и смерть.
То, что «Бери шинель…» - именно о Жизни, подчеркивается и названием спектакля, и многоплановостью его, и разными жанрами, в которых выступают артисты (танец, фронтовой романс, частушка). Очень чувствуется историк в Андрее Сергеевиче. Человек, который понимает толк и смысл в историческом источнике, знает где и как добыть тот или иной исторический факт, владеет множеством документальных свидетельств о войне – мемуары, дневники, переписка, сводки Совинформбюро, плакат, анекдот, частушка, шансон, романс, песня, военная лирика и проза… А как Денников читает знаменитое радиообращение Сталина к советскому народу 3 июля 1941 г.: «Товарищи! Граждане! Братья и сёстры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»… И все-таки, и все-таки главное у Денникова – человек. Человек на войне. Поэтому текстовая основа его спектакля строится на документах, которые профессиональные историки условно называют «источниками личного происхождения» - мемуарах, дневниках и переписке. Что может быть интимнее дневника или письма? Какое слово – проникновеннее?
Если я правильно поняла, спектакль ставился к юбилею Победы, т.е. в 2005 году. Именно тогда разворачивались дискуссии о Знамени Победы. Варварские, конечно, дискуссии. О том, следует ли традиционный парад Победы сопровождать выносом красного знамени – символа уже исчезнувшего Советского государства. И ведь потащили тогда наш триколор перед подлинным красным Знаменем Победы. Даже не думая, как это оскорбительно для памяти павших в той Великой Войне… А ведь под тем трехцветным флагом воевала армия генерала Власова. Армия предателя Власова… Денников и здесь меня потряс. Одним движением. Единственной деталью. Когда поднял над сценой то самое, настоящее, священное, умытое кровью Красное Знамя Победы. Он смог! Он выразил свое отношение к Исторической Памяти! Ни слова не говоря! Он просто поднял флаг.
И еще одно вчерашнее открытие. В этом году отмечалась юбилейная дата снятия блокады Ленинграда. Если Вы помните, очень многие позволили себе рассуждать о том, что Ленинград нужно было просто СДАТЬ фашистам, а не морить людей голодом. Сдали же французы Париж в конце-концов! Когда Денников ставил «Бери шинель…» все эти речи пока еще не звучали. А он как чувствовал, как знал, что и это святое имя – Ленинград, блокада - может быть опошлено, обижено… Как здорово, что в спектакле поднята тема подвига ленинградцев, что зачитаны гитлеровские директивы, из которых ясно, что никто не собирался БРАТЬ Ленинград. Он просто должен был быть уничтожен. Разрушен. Затоплен. Взорван. Вместе со всеми живущими в нем людьми.
Об актуальности этого спектакля. Да, да! Вот что нужно показывать, на чем растить наших детей. Ведь это и есть – просто любовь к Родине. Не замусоленная слащавыми словами, не опошленная, не оболганная, а настоящая, святая любовь, какая жила в Андрее Сергеевиче…
И еще. То, что в моем письме будет «в-третьих». Мне как историку всегда важны деталь, нюанс из которых строится некая цельная картина, рождается интерпретация. А у Денникова все – тончайшая, изысканнейшая интерпретация. Обоснованная, выстраданная, выстроенная на глубоком чувствовании и великолепном знании эпохи и людей. Мне кажется, я понимаю его концепцию Ангелов на Земле, которую он нес своим искусством.Для меня Андрей Сергеевич – тот самый Ангел, который погостил среди нас, людей, немного. Раздал нам по капле свое сердце, свою душу. И улетел туда, где лучше. Потому что мы его не уберегли. Я как будто и сейчас вижу его, прижавшим руку к груди и опускающим в зрительный зал своим неповторимым жестом свое живое пульсирующее сердце…
И так мне грустно от того, что вот я – живу, а его нет. И я ничем не смогла помочь. И даже не сказала, каким волшебным светом он озарил мою жизнь своим искусством и как я ему за это бесконечно благодарна…
24 июня 2014 г.
* * *
Созданный к 60-летию Великой Победы спектакль «Бери шинель, пошли домой!» мама А.С.Денникова Е.Б.Фомина определила как «памятник Победе». Удивительно точно. Лучше не скажешь. Историческая память воплощена в спектакле, концепция которого поражает лаконизмом и исключительной точностью. Война показана через разные ее эпизоды и через человеческие судьбы, изломанные ею.
Сцена разделена по горизонтали на две части. Вверху – вершители судеб, занятые дележом карты мира, изысканными формулировками дипломатической риторики, произнесением тостов и хитросплетениями высокой политики накануне открытия Второго фронта. Кукловоды - Сталин, Рузвельт и Черчилль. Внизу – простой человек. Из плоти и крови. Пушечное мясо. Игрушка. ЧЕЛОВЕК. Человек на войне. На переднем краю обороны. Перед боем. Или в тылу. На оккупированной территории. В окружении. В еврейском гетто. На концерте агитбригады. В блокадном Ленинграде. В землянке в минуту затишья. На призывном пункте. На парижской улочке. На вокзале, где девушка провожает на фронт своего любимого. Где-то в Германии, где молоденькая фройляйн перед свечой читает письмо немецкого солдата, отправленное из-под Сталинграда. Где-то на родной земле, где совсем другая девушка вчитывается перед точно такой же свечой в строки письма советского солдата. Где – не важно, все равно – НА ВОЙНЕ. Страшной, кровавой, беспощадной. Там, где предельно обнажено самое человеческое в человеке – его душа. Где все еще теплится надежда и накрывает полная безысходность. Где беспримерная - на грани самоотречения – стойкость, и невозможная – до боли! - хрустальная хрупкость. Где смерть и жизнь настолько рядом, что кажутся спаянными вместе, ибо и то, и другое – путь человеческой Души в Вечность. Там, где героизм рождается как бы сам собой и кажется совершенно обыденным. Где нет места простым словам.
Простым словам… Я приставала к Елене Борисовне с вопросом о том, почему Андрей Сергеевич решил показать эту войну через письма. Частные письма вождей и дипломатическую переписку. Письма германских солдат. Письмо девушки-партизанки перед казнью. Письма солдат и офицеров Красной армии. Через источник, который мы, историки, называем «источником личного происхождения». Меня потрясло это решение. Такое простое. Простое до гениальности. Как бы и так все ясно без комментариев. Если в основе драматургии спектакля – письмо, то понятно, что речь идет о его авторе, о человеке на войне. Тоненькой-тоненькой ниточке человеческой жизни, которая сама по себе – целый космос, Вселенная… Сколько этих миров сгинуло без возврата, без следа, без остатка. Как часто письмо – это все, что осталось от целой жизни…
«Источник личного происхождения». Я чувствовала, была уверена, что за замыслом этого спектакля у Денникова - свой «источник личного происхождения». Точно! Все стало на свои места, когда я узнала о том, что его обожаемая «бабуля» Нина Яковлевна в 1941 г. оказалась в Белоруссии, на оккупированной в первые же дни войны территории. Вот оно! Юная девушка, совсем девочка, и война. Маленький человек на огромной войне. Война и миры человеческих судеб. Разбитых вдребезги, искалеченных. Даже у тех, кто вернулся. Даже у тех, кто выжил, пришел с фронта, был освобожден из концлагеря, пережил оккупационный режим, вернулся из госпиталей, обнял своих любимых, родил детей и воспитал внуков…
И актеры, и зрители этого спектакля, все мы – хранители генетической памяти о той войне. Каждый, я уверена, глядя на сцену из зрительного зала или играя на этой самой сцене, чувствовал за собой свой личный «источник личного происхождения». Я – своих прадеда и прабабушку, сожженных в крематории Треблинки. Двух своих дедов, прошедших войну от звонка до звонка и вернувшихся израненными в свои семьи. Брата моей бабушки, отправившегося добровольцем на фронт и пропавшего без вести под Москвой страшной осенью 1941-го. Двух моих бабушек, родивших своих единственных детей в 1942 и 1943 годах. О моих чудом выживших маме и папе – «детях войны»…
Образ, условность, творческое воплощение, актеры и их роли, зрительный зал и зрители. ТОГДА и СЕГОДНЯ. Куклы, театр, и даже не совсем театр – всего лишь видеозапись давно сыгранного и даже давно снятого с репертуара спектакля. Есенинская библиотека... Уютные кресла. Москва. Сирень. Теплый дождь за окном. Отчего же такое ощущение собственного присутствия ТАМ, на войне? «А мы с тобой, брат, из пехоты…» Вот отчего. Из-за общей для каждого из нас исторической памяти, понимаете? Из-за того, что Андрей Денников и его актеры так прожили на сцене этот спектакль (не сыграли, а именно прожили!) что слезы лились, сердце из груди рвалось, и вовсе не потому, что были затронуты какие-то общие для всех нас струны души… Нет! Об этой войне уже столько сказано… И как сказано! Просто мы все, глядя на экран, думали о своем – о личном переживании той войны. Потому что Денников так смог не выстроить – выстрадать! - этот спектакль, что мы действительно застыли перед великим ПАМЯТНИКОМ ПОБЕДЕ, когда стоя аплодировали в конце и кричали «браво!», распахнув свои души.
Выразительнейшая условность образов. Лаконичный штрих. Тончайшая деталь. И уже разбужена у зрителя его историческая память. Сердце колотится у самого горла. Все чувства обнажены до предела. Кровоточит душа. Еще один удивительный типично денниковский способ разбудить человеческое в человеке. Через Поэзию. Музыку. Песню. Через стихи, подобранные точно. И прочитанные так, как мы внутри себя их 1000 раз читали. Или пели. По крайней мере, так кажется, что мы их читали и пели внутри себя именно так. Потому что после этого спектакля читать и петь их иначе уже невозможно. И опять – куклы. И даже не всегда куклы. Пустая шинель, которую герой Денникова – Иван - тормошит, прижимает к груди, пытается поднять с земли. Над которой плачет. С которой говорит. Не шинель, а убитый однополчанин. Фронтовой товарищ. Друг и брат. Еще одна непрожитая жизнь. И пронзительная песня Булата Окуджавы:
А мы с тобой, брат, из пехоты,
А летом лучше, чем зимой.
С войной покончили мы счеты...
Бери шинель - пошли домой.
Война нас гнула и косила.
Пришел конец и ей самой.
Четыре года мать без сына...
Бери шинель - пошли домой.
К золе и пеплу наших улиц
Опять, опять, товарищ мой,
Скворцы пропавшие вернулись...
Бери шинель - пошли домой.
А ты с закрытыми очами
Спишь под фанерною звездой.
Вставай, вставай, однополчанин,
Бери шинель - пошли домой.
Что я скажу твоим домашним,
Как встану я перед вдовой?
Неужто клясться днем вчерашним?
Бери шинель - пошли домой.
Мы все - войны шальные дети,
И генерал, и рядовой
Опять весна на белом свете...
Бери шинель - пошли домой.
Один из сильнейших в этом спектакле – образ блокадного Ленинграда. Спектакль «Бери шинель…» был поставлен в 2005 г. Как Денников понял, что это святое имя – Ленинград – будет нуждаться в его защите? В 2005 г. еще не смели говорить о том, что, дескать, нечего было морить ленинградцев голодом. Что надо было сдать город и тем самым спасти тысячи жизней от мучительной смерти. Что сдали же французы Париж и так далее… Эти речи стали слышны позднее. Постыдное невежество! Не шла речь в 1941 г. о сдаче Ленинграда. Потому что ФАШИСТЫ НЕ СОБИРАЛИСЬ ЕГО БРАТЬ! Никогда! В спектакле прозвучал фрагмент текста Директивы начальника штаба военно-морских сил Германии 22 сентября 1941 г. об уничтожении Ленинграда. Тот самый, который был озвучен на Нюренбергском процессе: «…Чтобы иметь ясность о мероприятиях военно-морского флота в случае захвата или сдачи Петербурга, начальником штаба военно-морских сил был поднят вопрос перед Верховным главнокомандованием вооруженных сил о дальнейших военных мерах против этого города. …Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России дальнейшее существование этого крупнейшего населенного пункта не представляет никакого интереса. Финляндия точно так же заявила о своей незаинтересованности в существовании этого города непосредственно у ее новых границ…Прежние требования военно-морского флота о сохранении судостроительных, портовых и прочих сооружений, важных для военно-морского флота, известны Верховному главнокомандованию вооруженных сил, однако удовлетворение их не представляется возможным ввиду общей линии, принятой в отношении Петербурга…Предполагается окружить город тесным кольцом и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сравнять его с землей. Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты, так как проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться. В этой войне, ведущейся за право на существование, мы не заинтересованы в сохранении хотя бы части населения» (Гос. архив РФ. Фонд 7445, onись 2, дело 166, л. 312-314, перевод с немецкого).
Загадка из загадок – кукольные глаза. Живые глаза кукол Андрея Денникова. Вы помните глаза куклы Тани Савичевой и Серенького Волчка? Такие глаза глядят на нас со всех фотографий жителей блокадного Ленинграда. Два блокадника. Девочка и Волчок из всем известной песенки. Потому что Савичевы умерли все. Осталась одна Таня. И Волчок. Уже не страшилка. А единственная родная душа. Фантом. Что-то призрачное из довоенного детства. Седая девочка, умирающая от голода в полном одиночестве, и Серенький Волчок. Тоже совсем седой от пережитого ужаса и тоже голодный. И вовсе не страшный. Ибо что может быть страшнее страдания ребенка на войне?
Денников, безусловно очень смелый и мужественный человек. И очень мудрый. Сколько чувства, глубокого понимания исторического прошлого своей Родины нужно было иметь, чтобы в наше время всеобщего отрицания с достоинством и я бы даже сказала величием сыграть Сталина… Произнести его знаменитое радиообращение к «братьям и сестрам», поднять над сценой Красное знамя Победы.
Как хорошо, что вспоминая об этом спектакле, М.Б.Мишаев рассказал об истории, которая побудила А.С.Денникова взяться за создание этого спектакля. Однажды в троллейбусе Андрей Сергеевич случайно услышал рассуждения двух молодых людей о войне. О том, что войну эту будто бы выиграли американцы. Представляю, какую боль чувствовал тогда Денников. Боль, заставившую его создать этот спектакль и посвятить его памяти солдат и офицеров Великой отечественной войны. Вот интересно. Обычный человек, наверное, возмутился бы про себя. Покачал головой. Вздохнул. Вышел бы из троллейбуса и забыл про двух юнцов с отсутствующей исторической памятью. Денников же поставил спектакль. Написал пьесу. Выстрадал заново всю историю Второй мировой. Потому что каким-то двум неизвестным ему мальчишкам никто никогда не показал «Летят журавли» и «Балладу о солдате». Потому что они еще не плакали над «Горячим снегом» и не читали «А зори здесь тихие». Потому что они еще не слышали «Жди меня» К.Симонова и не знают, что это такое – подвиг Александра Матросова, гибель Зои Космодемьянской, кто такие Панфиловцы и Молодогвардейцы и как поднимался в небо безногий летчик А.П.Маресьев… Потому что по какой-то причине они выросли в том мире, где никто не попытался разделить с ними боль расстрелянных в Бабьем Яру и сожженных в Освенциме. Потому что никто не рассказал им про блокадный Ленинград и Сталинградскую битву. Потому что они не плакали никогда оттого, что родились слишком поздно и не они защищали свою Родину в Брестской крепости… Вот для таких мальчишек этот спектакль. Чтобы они смогли испытать немыслимую гордость за нашу победу. И чудовищную боль от невосполнимых потерь и кровоточащих до сих пор ран этой войны. Андрей Денников эту войну прочувствовал так, будто сам был солдатом. Это и было его даром – чувствовать, сострадать и… любить. И с безоглядной щедростью своей натуры раздавать свою любовь людям. Не случайно спектакль открывается посвящением: «Памяти наших отцов и старших братьев, памяти вечно молодых солдат и офицеров Советской Армии, павших на фронтах Великой Отечественной». Памяти НАШИХ отцов и старших братьев…
Невозможно не сказать о музыкальном решении спектакля. Альбиони, Равель, Бетховен, Верди звучат как символ величия пережитой трагедии. Классическая музыка звучит там, где не может быть слов, ибо только музыка может выразить самые тонкие и самые сложные движения человеческой души. Как скрипка еврейского музыканта в «Адажио» Альбиони. Она звучит так пронзительно, так больно. Так спокойно и горделиво. В алом ареоле пожирающего Варшавское гетто пожара. На последних аккордах словно захлебываясь в крови восставших весной 1943 г. его обитателей… Какой болью кричит на этом фоне письмо девушки своей маме, написанное перед расстрелом… Это то, что уже за порогом жизни. Не земное. Небесное. Безвозвратное.
Песня, частушка, шансон – это здесь, на земле. В блиндаже и землянке. В короткие минуты отдыха. Когда звучит баян. Когда тишина, затишье перед боем. Когда можно пошутить («Я, такой молодой…»), помечтать («Вьется в тесной печурке огонь…»), оплакать погибших («Соловьи…»). Еще одна ключевая фигура в этом спектакле – баянист (А.Канаев) и его инструмент – самый что ни на есть фронтовой, самый достоверный, родной. Баян…
Этот спектакль-памятник удивителен еще одной историей, также рассказанной М.Мишаевым после показа. Фуражка, кобура и планшет сценического героя Денникова – Ивана – подлинные вещи Великой Отечественной. Они принадлежали актрисе театра Образцова Екатерине Деревщиковой, доставшись ей от прошедшего войну отца. Подарила она эти драгоценные семейные реликвии Андрею Сергеевичу, когда спектакль уже был поставлен. Что может быть дороже этого подарка? Что выразительнее?
Низкий поклон Андрею Сергеевичу Денникову и всем, причастным к созданию этого удивительного спектакля. Это нужно не мертвым. Это надо живым.
18 мая 2016
Любовь Столярова