Он сумел разбудить наши души
№ 17, тема Вера, рубрика Культура
• "Онегин" аудио-издание "Наследника"
Я никак не ожидала такого сходства: густые соломенного цвета кудри, бледное русское лицо и светящиеся задором глаза. Спектакль начался с песни на стихи поэта и приветственных рукопожатий с первыми рядами, что сразу же настроило на какой-то особый контакт: не зритель – актер, нет, а нечто большее, лучше даже сказать: интимное.
Голос его был чист, как русское поле, и глубок, как русская речка. Мне почему-то сразу вспомнилось село Константиново – родина поэта. Побывав там однажды, я запомнила это место на всю жизнь. Если у вас есть немного времени и вам захотелось увидеть Россию во всей ее красе, поезжайте туда. Вот действительно прекрасное место, там сразу понимаешь, как Есенин мог писать такие стихи, что за душу берут. Да там и нельзя не писать – сердце само просит.
«Ему бы на большую сцену, а не здесь петь», – подумала я, чувствуя, что начинаю чему-то улыбаться. Обернувшись к соседке, обнаруживаю улыбку и на ее лице. Что же это?
– Родился я в селе Константиново Рязанской губернии… – начинает поэт свое повествование. Он смотрит на зрителей и в то же время на тебя одного. Ты становишься его единственным собеседником, которому он сейчас доверит всю свою жизнь, полную сомнений, душевных метаний, радостей, невзгод, любви, несправедливости, смеха и слез. И все это так живо, что порой я ловила себя на том, что не воспринимаю этого человека на сцене как актера и талантливого режиссера Андрея Денникова, поставившего в Центральном театре кукол имени С.В. Образцова спектакль «Исповедь хулигана» и сыгравшего в этом кукольном спектакле единственную некукольную, актерскую роль. Но актера просто нет – есть поэт Сергей Есенин. Андрей Денников отдавал всю душу образу.
– Так играть нельзя! Не может человек ТАК играть роль… Это же с ума сойти можно! – возбужденно говорила мне потом подруга.
Может быть, она и права – нельзя настолько уходить в роль, а тем более в жизнь другого человека, но именно ТАКАЯ игра задевала глубоко запрятанные под толстой чешуей суеты, городского безразличия и холодности русские струнки. Именно ТАКАЯ игра будила русскость души, гордость, что мы, дети Великой Руси, а не Америки, после посещения которой Есенин сказал: «Вы можете представить, чтобы я там читал свои стихи?!»
Описать все чувства, переполнявшие душу, очень непросто, но перед антрактом мы всем залом пели «Клен ты мой опавший» и смотрели друг на друга как на старых добрых знакомых.
* * *
Доедая на ходу мороженое, мы спешили вернуться на свои места. Что же дальше? И вот свет гаснет – спектакль продолжается.
Мы снова в гостинице «Англетер». Последние четыре дня жизни поэта. Во второй части уже нет той радости, молодости, что так заражала в первой. Теперь метания и размышления поэта о своей жизни, о судьбе России. Признаюсь честно: я плакала. Было мучительно больно за то, что произошло и с нашей страной, и с теми великими талантами, которые отдавали себя Родине. У меня мелькнула мысль, что Есенин – это та же Россия, только в образе человека: она долго металась, сильно страдала и наконец вновь обратилась к Богу…
Существует много версий о смерти Есенина. Здесь было показано убийство. Всего пара слов, люди в черном и меркнущий свет ярче любого жестокого боевика показали всю трагичность и ужас происшедшего. Зал словно окаменел. И даже когда зазвучала музыка, возвращая нас в реальность, мы сидели, ничего не замечая. Денников встал и улыбнулся своей радостной, доброй улыбкой – и тогда раздались первые хлопки, потом еще и еще, и вот уже все мы аплодируем, слышатся крики «Браво!», и зал встает. Нигде я не видела, чтобы аплодировали стоя такому молодому актеру. Он скромно улыбается, и кажется, что он рад не успеху спектакля, а тому, что сумел задеть, разбудить наши души, вынуть на свет нашу человечность, нашу внутреннюю красоту. Спали оковы замкнутости, можно было запросто подойти к совершенно незнакомому человеку и заговорить о чем угодно, не испытывая при этом ложного неудобства, и за это мы были благодарны прекрасному актеру и режиссеру Андрею Денникову.
* * *
На улице завывала метель и был жуткий холод. Добравшись до остановки, мы продолжали обсуждать спектакль, надеясь на скорый транспорт. Время шло, а троллейбуса все не было.
– Господи, мы же тут все околеем… Дороги-то замело… Застрять недолго… – послышалось сзади.
– Ничего… Какой первый будет, в тот и прыгнем.
Первый пришел не скоро. Завидев его еще издали, пара человек выскочила на дорогу, неистово размахивая руками:
– Стой! Стой!
Троллейбус затормозил и гостеприимно открыл двери, из которых дыхнуло желанным теплом. Толпа окоченевших зрителей хлынула внутрь.
– Откуда ж вас столько? – спросил он с акцентом, выдававшим южанина.
– Из театра… Думали, вы уж не приедете, – ответил ему запыхавшийся пассажир.
Тишина. Все впитывают тепло, растирают замерзшие ладони.
– А куда вас везти? – снова спросил водитель.
– А куда-нибудь.
– До метро.
– До какого?
Первый смех. Такой добрый, такой простой.
– Да какое будет. Главное, чтобы идти недалеко было.
– Замерзли… – мягко улыбнулся водитель.
Слышится разговор, кто-то возбужденно делится впечатлениями. Тут подключилась еще пара голосов, и скоро весь троллейбус обсуждал спектакль «Исповедь хулигана». Люди, которые не были знакомы и минуты, с улыбкой что-то рассказывали друг другу, переходя от увиденного в театре к личным проблемам. Все вокруг было наполнено любовью, простотой, радостью, и, кажется, водитель тоже проникся этими чувствами.
– Здесь метро недалеко, но до него улицу пройти! – прервал он теплую беседу.
– А ближе нет?
– Есть, но это дальше ехать.
– Ну, поехали.
– Эх, да я бы вас всех по домам развез, так вот же… рога… – сетует он, смеясь.
Мы смеемся тоже.
– Какие хорошие пассажиры…
«И правда, – подумала я, – как хорошо! Такое теперь только в старых фильмах увидишь».
У метро мы попрощались с нашим водителем и друг с другом. Уже сидя в вагоне, я все еще улыбаясь и решила, что никогда не забуду этот день, – день, когда в одном маленьком троллейбусе увидела всю Русь.
Арина ШКОДА
