Андрей Денников:
«В жизни кто–то – кукла, а кто–то – кукловод»
Не хочется никого обижать, но реальность такова, что ни один из московских театров не может сравниться с Государственным центральным театром кукол имени С.В. Образцова, около которого каждый вечер наблюдается настоящий «лом» зрителей с букетами цветов. И как можно такое объяснить, если далекие от театра люди удивляются, что он еще существует? Ведь еще совсем не давно казалось, что одновременно с другими театрами кукольный фактически рухнул и еле-еле сводит концы с концами.
Но в 2000-м году в театр пришел совсем юный артист и режиссер Андрей Денников, и с выходом его спектакля «Маленькие трагедии Пушкина» постепенно театр начал подниматься из забвения.
Зрителей притягивают не только новаторские режиссерские работы Андрея. Он талантливо играет в своих спектаклях, часто сразу не сколь королей, замечательно поет, обладая необыкновенным голосовым диапазоном, великолепно танцует. Несмотря на свою молодость, уже ухитрился отметить десятилетний юбилей творческой деятельности и, между прочим, стать лауреатом известной премии «Триумф» ( правда, пока еще в молодежной номинации). Как ему это удалось? И вообще, почему красивый, очень похожий на Сергея Есенина юноша, которого надо снимать в кино, выбрал «игру в куклы», стал новатором в этой области и добился такого большого успеха?
– Мне было три года, когда меня привели в театр кукол. И он очень не понравился. Низкие потолки, как-то темно и мрачно. Мама и бабушка уже начали знакомить меня с искусством, и я успел побывать в Детском музыкальном театре Натальи Ильиничны Сац. В него я влюбился и, можно сказать, поселился в нем. Именно здесь произошла моя встреча с настоящим театром. Было много света, при входе в фойе нас встречали с улыбкой красиво наряженные артисты. В комнатах, расписанных под Палех и Хохлому, звучала музыка, и детей учили рисовать навеянные музыкой образы. Еще нас учили правильному поведению во время спектаклей. Здесь я услышал оперу Моцарта «Волшебная флейта», правда, ничего не понял, но меня просто поразило само название. Через много лет я поставил ее в нашем театре, переписав по-своему это запутанное либретто.
– Но театр Образцова вы все-таки полюбили…
– Сначала не сам театр, а личность Сергея Владимировича Образцова. Он выступал в детских телевизионных передачах и так заразительно рассказывал, что завораживал меня, как удав кролика. Однажды он показал, как можно самому сделать куклу, и я так увлекся, что сделал трех мушкетеров, кардинала Ришелье, короля и королеву – я тогда зачитывался «Тремя мушкетерами» Дюма. Стараясь поддержать мой интерес к куклам, мама стала их покупать, сначала перчаточных, а потом подарила огромный набор тростевых. С ними я разыгрывал какие-то придуманные мною истории.
Вообще, могу сказать, что рос я в прекрасной творческой атмосфере. Моя мама мечтала стать балериной, но не получилось. А бабушке хотелось быть оперной певицей. Но тоже не сложилось. Она – библиограф и много лет проработала в Академии наук. Вот мои любимые женщины и решили свои мечты воплотить во мне. У нас дома много записей классической музыки.
Слушая пластинки, я учился петь, совсем не любил детские песни. Но зато самой любимой стала песенка Герцога из оперы Верди «Риголетто». Представляете пятилетнего ребенка, громко ее распевающего? При этом я воображал себя Марио Ланца или Сергеем Лемешевым.
Еще меня часто водили на балетные спектакли. Моим кумиром всегда была Екатерина Максимова. Ее балеты я смотрел много раз. И мог ли тогда даже предположить, что впоследствии именно с ней мы станем большими друзьями.
Когда я подрос, бабушка отвела меня в творческую студию при Театре Б.А.Покровского, но мне там не понравилось. И меня отправили «двигаться» – в танцевальную группу Большого детского хора Всесоюзного радио. С ними я объездил много городов, что так же помогало развиваться. Кроме того, я очень люблю петь, у меня от природы поставленный голос. И я выучил весь репертуар хора и потихоньку за кулисами подпевал, за что иногда получал замечания.
А кукол я не забывал, в школе ставил с ними свои спектакли. Например, басни Крылова, «Каменного гостя» Пушкина. Даже о «Макбете» мечтал.
– После школы сразу решили поступать в театральный институт?
– Дело в том, что я очень люблю историю. Особенно французскую времен кардинала Ришелье и эпоху дворцовых переворотов в России начала ХIХ века. Так что, из-за любви к истории я поступил в Российский государственный гуманитарный университет на историко-филологический факультет. Но все же с третьего курса перевелся в ГИТИС – любовь к театру и куклам оказалась сильнее. Мне очень повезло. Я учился у Иоакима Георгиевича Шароева, настоящего мастера, замечательного режиссера, человека с большой буквы, и настолько увлекся, что куклы стали моей профессией. Еще в институте я создал со своими однокурсниками кукольный театр, а нашим художественным руководителем был Шароев. Знаете, чем я заманивал ребят на репетиции? Пончиками, с которыми в перерывах мы пили чай. Но потом до меня дошло, что именно они, а не высокое искусство, стали для однокурсников главным. Пончики пришлось отменить, но ребята не отказались работать со мной, и мы выпустили первый спектакль. Мне очень пригодились тогда подаренные мамой кукольные наборы.
– Не так давно в Театре кукол вы в последний раз сыграли свой дипломный спектакль «Молодые годы Людовика ХIV». Его можно считать вашим первым спектаклем в театре?
– Самая первая постановка – «Маленькие трагедии» Пушкина. Она идет до сих пор. А «Молодые годы…» я перенес на театральную сцену позже. Но со временем, накопив опыт, увидел все его недостатки и понял – или надо переделывать, или совсем снимать. Выбрал последнее, хотя расставаться было грустно.
– Вы еще очень молоды, а так много успели сделать в театре. Сколько спектаклей вы уже по ставили?
– В Театре кукол – одиннадцать. Один спектакль, «Левша» по Лескову, на сцене Театра Сатиры. А те, что ставил еще раньше, считать не буду.
– Знаю, что вы не только прекрасный режиссер, но также любите играть в своих спектаклях. Во всех, над которыми работаете?
– Нет, не во всех. Например, «Странную миссис Сэвидж» готовил специально для моей любимой актрисы Веры Васильевой.
– Ваши спектакли непривычны тем, что одновременно одну роль играют живой актер и кукла у него в руках. Эффект создается потрясающий. Это ваше изобретение?
– Да, это моя идея. Но не думайте, что я решил соригинальничать. Когда режиссер пытается оригинальничать, получается язык надуманных мизансцен, не вытекающих из драматургии режиссерских решений. Я всегда логически обдумываю каждое появление человека и куклы. Важна логика – кто есть человек в данной ситуации, а кто есть кукла.
Например, когда работал над «Странной миссис Сэвидж» Джона Патрика, то намеренно оставил героиню человеком, а остальных персонажей сделал куклами. И не смотря на то, что на сцене появляются еще три живых артиста, играющих детей миссис Сэвидж, они все равно оказываются большими куклами. Сначала они такие же, как и все люди. Сыновья – важные политики, дочь – светская красавица. Дети упрятали свою мать в сумасшедший дом за то, что она, владея большими деньгами, готова была потратить их на благотворительность, на помощь людям. Они не знают, где миссис Сэвидж прячет эти деньги. И здесь возникает тонкий момент: кто из них кукла, а кто кукловод.
Вроде бы дети командуют ситуацией. И, тем не менее, миссис Сэвидж дергает за ниточки, играет этими бездушными существами, выдающими себя за людей. Наши артисты просто замечательно перевоплощаются и играют эти образы. А пациентов психушки играют куклы. Но они оказываются добрее, человечнее. Они-то и есть люди с чистыми, детскими душами, о которых в нашей действительности забывают и загоняют их в угол. Как часто люди и куклы на наших глазах меняются местами и в нашей жизни! Одни, от которых мы ждем участия и заботы, оказываются бездушными чучелами. А другие, кого мы считаем марионетками, показывают себя с самой лучшей стороны.
– Это только один пример работы артиста с куклой. Я уже видела, как в других ваших постановках они меняются местами, пересекаются. В результате, создается потрясающее впечатление, и даже известные произведения прочитываются по-новому. Но вот что интересно: вы предпочитаете ставить классику и при этом ее либо переписываете, либо дополняете. Почему?
– Переписываю пьесы, чтобы приблизить их к моему режиссерскому видению, которое хочу донести до современного зрителя. Я писал инсценировку «Мертвых душ» Гоголя, так как мне важна его духовная проза. Ведь он хотел остаться в памяти читателей именно своей поздней духовной прозой, в которой осмыслил все ранее им написанное. «Мертвые души», которые у нас называются «Концерт для Чичикова с оркестром», я дополнил отрывками из одного из его поздних произведений, где Гоголь с болью пишет о судьбе России. Сегодня это звучит очень актуально.
А с классикой люблю работать потому, что она дает театру возможность быть всегда на котурнах, подниматься над обыденной жизнью, возможность необыкновенных художественных решений, так как любое классическое произведение исторически определяет эпоху. Кроме того, в классических пьесах – замечательный язык, тонко продуманные отношения между героями, прекрасно выписанная интрига и необходимая думающему человеку глубина.
Мне не нравится, как ставят классические произведения в некоторых наших театрах. Если берешься за классику, найди в ней современность не за счет внешних атрибутов, джинсов, «косухи», а за счет душевности, бережного показа взаимоотношений и конфликтов, приблизь ее к современности серьезной режиссерской работой. Но не надо короля Лира превращать в современного жалкого бомжа. Пусть Лир останется королем, а мы увидим в нем себя или свои ошибки. Нельзя Шекспира низко опускать! Вот поэтому мне все меньше хочется смотреть современные постановки в других театрах.
– А какие планы на будущее? Что еще хочется поставить?
– Не буду выдавать секреты, но мечтаю поставить Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». Сделать спектакль о том, как дом разрушается изнутри, но не из-за самого Иудушки Головлева, а потому, что все семейство порочно. Здесь выведены все главные пороки – пьянство, разврат, карты, жадность, болтовня и так далее.
– Вам, наверное, часто говорят, что вы похожи на Есенина?
– Раньше, действительно, часто говорили, что похож. Но эта похожесть мне не помогает, она обязывает. Кстати, в Константинове мне вручили Есенинскую премию Рязанской области. Горжусь, что я получил ее первым из всех артистов, сыгравших поэта. В Константинове очень любят со мной фотографироваться. Может, воспринимают как двойника, не знаю. Поэтому я иногда называю себя в шутку Константиновская матрешка, но в действительности быть матрешкой не хочу. Я люблю Константиново, летом там отдыхаю, живу по соседству с домиком Есенина. Даю бесплатные концерты. Меня волнует личность Есенина, его творчество, поэтому с удовольствием поставил спектакль о нем – «Исповедь хулигана». И если во время других спектаклей все-таки осознаю, что я – это я, то в «Исповеди …» настолько растворяюсь в образе поэта, что порой бывает даже страшно. Но я ни в коем случае не отождествляю себя с Есениным. Единственное, в чем мне помогает внешняя схожесть, что мне не надо надевать парик и почти не надо гримироваться. Главное – не внешность, а что бы внутри родился образ. А если этого нет, то, как говорила великая Раневская, «вон из искусства»!
Беседовала Алла Люден
Фотографии Сергея Петрухина
